Заложница
Шрифт:
— Слушай, дамочка! — не поворачиваясь, рявкнул он. — Может, хватит на меня глазеть?! А то ведь я тебя могу не так понять — ты у меня в два счета прямо тут на спине окажешься?! Или тебе именно этого и надо?!
— Я не глазела! — донеслось из-за занавески. — У тебя кровь на боку…
Да, отделали его изрядно. Наверное, так, без сознания, и пристрелить собирались — не думали, что он придет в себя.
Он выключил воду и немного постоял, чувствуя, как по телу стекают последние струйки воды, и собираясь с силами.
И именно оно — нежно-голубое, мягкое и пушистое, пахнущее свежестью и цветами — вдруг доконало Рейлана. Оно показалось ему таким неправдоподобно домашним и не подходящим ко всей ситуации, что не осталось сил больше ни на что — только стоять, уткнувшись в него лицом.
Нет, вытираться он не будет, сойдет и так.
Хотел натянуть трусы, чтобы не чувствовать себя окончательно беспомощным — но и этого не стал делать.
Ничего она не глазела! Ну разве что… чуть-чуть. Прочитала недавно в журнале, что в мужчине самое сексуальное — ягодицы, и решила посмотреть на живом примере. Но ничего особо сексуального не увидела — только синяки, кровоподтеки и царапины, покрывавшие все его тело. Трудно было себе представить, что человек, избитый до такой степени, еще может двигаться.
Интересно, кто его так? Неужели полицейские?
В халате он выглядел нелепо: из-под зеленой атласной ленточки, украшавшей нижний край, торчали волосатые ноги с распухшими красными ступнями, а полы еле сходились на груди. Грейс с трудом сдержалась, чтобы не захихикать.
Но тут он снова потянул за цепочку и сказал:
— Пошли. Где у тебя спальня?
Эти наручники — просто мания у него какая-то! Сколько можно?! И он что, не понимает, что человеку нужно, простите, сходить в туалет?!
Очевидно, этот тип неправильно понял причину ее задержки и медленно, словно через силу, повторил:
— Пошли. Не бойся. Я сказал — я тебе ничего не сделаю. Мне нужно отсидеться. Пару дней. Пока не перестанут искать. Потом я уйду.
Пару дней?! И все это время он собирается водить ее за собой вот так, на цепочке? Не давая ни помыться, ни попить кофе, ни переодеться, ни покормить котов?!
А что если он прямо здесь, так с наручником, и помрет?! — подумала вдруг Грейс. Каково потом будет объяснять всем, почему она в собственном доме оказалась привязана к трупу?!
— Чего ты стоишь? Пойдем!
— Мне нужно в туалет. И котов покормить, — сказала она как можно убедительнее, выбрав из насущных проблем самое главное.
— В туалет?
— Да!
Он еще переспрашивает!
— Ладно…
Как выяснилось, отвязывать ее, даже на время визита в уборную, он не собирался. Довел до двери, из-за которой слышалось журчание воды (опять бачок течет!), прислонился к стене, вытянул руку с браслетом так, что та оказалась внутри помещения, и кивнул.
— Давай,
В первый момент Грейс хотела возмутиться, но потом решила не спорить и не раздражать его и послушно пошла внутрь. Конечно, приоткрытая дверь и торчавшая в ней рука действовали угнетающе, но, в конце концов, это же рука, а не голова с глазами!
Она уже поправляла ручку на бачке, чтобы поменьше текло, одновременно прикидывая, как бы уговорить этого типа разрешить ей еще и котов покормить, когда из коридора вдруг раздался шум и цепочка больно дернула Грейс за запястье, потянув вниз…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Холод и боль… и жар, невыносимый жар, словно его опускают в огонь… и снова холод…
Иногда становилось легче, и он чувствовал, как кто-то прикасается к нему, и просил — не надо, не надо больше огня! Но жар неизбежно снова охватывал все тело и затекал внутрь, так что нечем становилось дышать.
Он хотел вырваться, убежать — там, на воле, было спасение! — но его хватали и били, и наваливали на грудь камни, горячие и тяжелые, выжимая из нее последние остатки воздуха.
А потом снова становилось холодно — и это было еще хуже…
Очнулся Рейлан от странного ощущения, будто по лицу ползает муха, щекочется лапками и все не улетает. Мотнул головой, открыл глаза и вздрогнул: перед лицом маячила жуткая черно-белая маска. В следующую секунду он сообразил, что это кошка, которая стоит у него на груди и смотрит на него круглыми зелеными глазищами.
— Кыш! — хотел сказать он, попытался смахнуть ее, но руки было не поднять, а из пересохшего горла вырвался лишь слабый звук.
Вместо того, чтобы убежать, кошка наклонила голову, и Рейлан почувствовал знакомое щекочущее прикосновение к подбородку.
— Кыш! — сказал он снова. На сей раз кошка поняла и неторопливо слезла — не спрыгнула, а именно сошла, картинно вытягивая ноги. Обернулась и словно бы ухмыльнулась.
Рейлан огляделся.
Укрытый теплым тяжелым одеялом, он лежал на полу — точнее, на чем-то мягком, постеленном на пол — в небольшом помещении. Под самым потолком светилось небольшое окошко, давая возможность разглядеть нагроможденные вдоль стены коробки, покосившийся шкаф, прислоненные к нему лыжи — и кошек.
Их было несколько: тощая черно-белая, которая разбудила его; огромный серый белолапый котище, неподвижно восседавший на шкафу, и белый пушистый кот, похожий на тех, что изображают на открытках — он лежал на одной из коробок.
Чувствовал Рейлан себя, как выжатый лимон — чтобы не сказать хуже. Болело все тело. Ныло, ломило — он не знал, как еще назвать тупую боль, при малейшем движении охватывавшую, казалось, каждую косточку. Голова кружилась так, будто он раскачивался на гигантских качелях.