Заложница
Шрифт:
Вдруг, я вижу полицейскую машину впереди. Мой пульс ускоряется, а пальцы сжимают руль, так как мы все ближе подъезжаем к ней.
Мой похититель ничуть не нервничает. Наоборот, расслабленно протягивает руку и кончиками пальцев касается моей руки, по которой тут же бегут мурашки.
Скучающим голосом он произносит:
— Каково это, ехать в машине с парнем, который похитил тебя? После того, как ты солгала своим родителям? Дела обстоят не очень хорошо, не так ли?
Когда смотрю на него, вижу эту красивую, дьявольскую улыбку, которую я так хорошо помню с той ночи. Чувствую себя
И это не из-за того, что он заставил меня врать всем подряд.
Нет, я чувствую себя беспомощной из-за того, что снова и снова думаю о том, как крепко он держал меня той ночью, как я чувствовала каждый мускул и всю мощь его сильного тела.
Никто никогда не обнимал меня так крепко. Как бы извращённо это не звучало, но это ощущалось так хорошо после той насквозь фальшивой вечеринки и наносной показухи всей моей жизни.
Испытывать чувство ненависти к своему несостоявшемуся убийце и одновременно с этим вцепиться, прильнув к нему, было ненормально. Это как цепляться за прохудившийся плот, зная, что он всё равно рано или поздно утопит тебя.
Тянуться и льнуть к своему убийце — что более пугающего и шокирующего может произойти? Раньше размышления об интимной близости у меня вызывали ассоциации с шоколадом, цветами и шёпотом любовных признаний. Но никак не с кровью, насилием и тьмой. Этому не учат в школе.
Это тянет меня всё глубже и глубже, и глубже.
Такое ощущение, что этот опасный мужчина забрался мне под кожу, и в течение последних семи месяцев не было и дня, чтобы я не вспоминала. Ощущение его пальцев на моем дрожащем теле. Его влажную рубашку, облепившую каждый мускул. Пристальный мужской взгляд на луну, будто моему убийце было невыносимо видеть, как сам же убивает меня. Его хватку, которая становилась сильнее и увереннее каждый раз, когда я снова начинала сопротивляться. Аккомпанемент плещущихся вокруг нас волн бурного течения реки, как ужасающий саундтрек к самому извращённому танцу жизни и смерти — мне уже не забыть никогда.
А затем, несмотря на то, что бандит знал, что при первой же удачной возможности я смогу его опознать, меня просто оставили в живых.
Осознание этого значит для меня гораздо больше, чем шоколад, цветы и признания в любви все вместе взятые. Этот бандит — самый искренний человек, которого я знаю.
Но ещё сумасшедший — я понимаю это.
Что хуже всего, я никогда не смогу никому рассказать о нём, даже Челси.
— Я угощаю, — так просто, будто у нас свидание.
От неожиданности я выезжаю за разделительную полосу, сердце тарабанит как оголтелое.
— Аккуратнее, — очередной приказ. — Скоро школьный выпускной бал: видел объявление. Ты пойдёшь?
— Не твоё дело.
— Я решаю, моё дело или нет. Ты моя, и ты будешь отвечать на все мои вопросы исключительно правдиво. Ты сделаешь всё, что я скажу, и расскажешь всё, что я захочу узнать. Тогда я не причиню тебе вреда, поняла?
Ты моя. Мои внутренности скручивает тугим узлом. Этого просто не может быть. Ненавижу тебя. Ненавижу тебя. Ненавижу тебя, — твержу себе, как мантру. Желая, чтобы это было правдой.
— Так ты пойдёшь на этот
— Скорее всего, нет.
— Почему — нет?
Я смотрю на своего собеседника, удивляясь, откуда у него вообще столько информации о школьном выпускном.
— Я недостаточно взрослая. Танцы для старшеклассников. Я могу пойти, если кто-то из них пригласит меня, но…
— Но, что? Никто не позвал тебя? — столько негодования в голосе, что я невольно улыбаюсь.
Вдруг вспомнились неуклюжие поцелуи Зака, по которому я сохла уже давно. Но когда в прошлом месяце на одной из вечеринок, наконец-таки, случился наш поцелуй, тот оказался насквозь фальшивым, как та моя вечеринка в честь шестнадцатилетия. Мне словно «отвесили» воздушный поцелуй. Похоже, Зак витал в облаках в тот момент.
А может, это я витала.
Я солгала Заку, пригласившему меня на бал, что мне родители не разрешают ввиду моего юного возраста. И вместо танцев я пойду в кино с Челси. Еще и Челси пришлось подбить на кинотеатр, чтоб хоть чуть было похоже на правду. Зак — идеальный парень во всех отношениях, но я не чувствую себя живой и настоящей рядом с ним.
С той самой ночи ничего в моей жизни нет настоящего. За исключением мужчины на пассажирском сидении моей машины: он ощущается единственно реально-правильным.
— Давай, как тогда, — говорит он, когда мы подъезжаем к микрофону приёма заказов. — Закажи, как обычно.
Я смотрю на него в недоумении.
— Но у нас с тобой нет «как обычно».
Он понижает свой голос:
— Я. Сказал. Как. Обычно.
Восьмая глава
Стоун
Брук заказывает два двойных бургера с колой. Именно это я купил для неё в прошлый раз, и она, чёрт возьми, запомнила.
После того как мы забираем наш заказ, я указываю в направлении парка Муз-Хорн и показываю, где припарковаться.
Мы покидаем салон её внедорожника — Линкольн-Навигатора супер комплектации — красно-вишнёвого цвета.
Стоит тёплый апрельский вечер, но от земли всё ещё тянет холодом и сыростью. Я веду Брук в сторону от тропы, туда, где окружённый высокими деревьями прячется пологий холм, поросший травой. Отсюда открывается прекрасный вид на реку, где мы были той ночью. Без сомнения, Брук тоже отлично помнит эту реку.
— Сюда.
Брук выглядит такой растерянной, переминаясь с ноги на ногу.
— Подожди, — я расстилаю свою кожаную куртку. — Земля ещё влажноватая.
— Я не буду садиться на твою куртку.
Зачем девчонка сопротивляется мне? Всё равно всё будет так, как я скажу. Она же сама понимает это, хотя и пытается спорить со мной.
Наконец, Брук опускается вниз, и я сажусь рядом с ней.
Жую свой гамбургер, но не чувствую ни аппетита, ни вкуса — никакого дела до того, что у меня во рту. Всё моё внимание приковано к девушке рядом со мной. Краем глаза наблюдаю за ней и вспоминаю о том, что было в прошлую нашу встречу. Как всё пошло наперекосяк. Пытаюсь отрешиться и не думать об этом, но трудно себя заставить это сделать.