Заложница
Шрифт:
Это были тяжёлые месяцы. Грейсона посадили, они упекли его в тюрьму за пределами штата, подальше от нас. Ему запрещены посещения близких, и даже звонки, он там совсем один. Я всю жизнь защищал его, а теперь не могу просто увидеться с ним.
Мы все очень переживаем за него. Я едва сплю ночами, и чем хуже обстоят дела, тем чаще я вспоминаю ту прошлогоднюю сентябрьскую ночь. Чтобы избежать беспокойства и ярости от безнадёжности хотя бы на мгновение. Чтобы забыться в тех приятных ощущениях, которые испытал рядом с ней — с Брук.
Я солгу, если скажу, что совсем
Еще не даёт покоя тот факт, что она никому ничего не рассказала. Сохранила наш секрет.
Хотя я был уверен, что она сдержит обещание. Однако, меня это поставило в тупик, мне так трудно объяснить своё состояние. А еще мне нужно, чтобы она меня снова ударила, необходимо почувствовать еще раз силу её удара.
Сегодня мы на старой лесопилке западнее от Франклин-Сити «побеседовали» с одним парнем — участником тех подвальных издевательств. Чудо, что нам вообще удалось выследить и схватить его. Мы были уверены, что мудак обладал информацией по поводу того, кто упёк Грейсона за решётку, и даст нам хоть что-то, что нам помогло бы разоблачить подставу Грейсона.
Но, твою ж мать, ублюдок оказался бесполезным — не хотел говорить даже под моей угрозой, что пропущу его тело через дробилку для древесины, если он не даст мне хоть крохи информации.
Но мудила, конечно же, не поверил, думая, что я блефую, все продолжал твердить, что не знает, кто за этим стоит. Поэтому я велел парням поднять его. В дробилку отправилась его рука. Мужик успел выкрикнуть пару кличек, но затем заткнулся, не сказав больше ни слова. Думаю, говнюк понимал, что он и так, и эдак — при любом раскладе — труп.
За рукой последовало все остальное.
Парни не хотели, чтобы я делал это: слишком грязно. Хотя в этом плане современные дереводробильные машины абсолютно безопасны, все равно это настоящая заноза в заднице по сравнению с выстрелом ублюдку в голову. Но если я что-то говорю, то всегда иду до конца. Это важно лично для меня. Пусть мои парни останутся на высоте. Пусть я буду тем самым психом, в котором они нуждаются.
Высадил всех в отеле и уехал, не в силах контролировать гнев внутри себя. Пусть они там возмущаются и выказывают своё недовольство в мой адрес. Когда ты лидер, ты можешь себе это позволить. Пусть ропщут, главное — они в безопасности.
После очередной неудачи, я был зол и разочарован. Тогда я и обнаружил, что направляюсь к ней. По дороге убеждал самого себя, что просто понаблюдаю за ней из машины. По средам последний урок девчонки заканчивается в три пятнадцать, я решил, что ничего страшного в том, что я проеду мимо её школы. Именно тогда-то я и увидел яркий баннер над входом, рассказывающий всем о школьном бале. Согласно Википедии, это что-то вроде дискотеки.
Когда девчонка вышла из школы со своей глупой подругой, я проследовал
Ага. Удостоверился.
Рядом с ней мир снова приобретает краски, я даже наслаждаюсь ее ненавистью и непокорностью. «Я никогда не буду твоей», — будто на повторе звучит в моей голове. Во взгляде её блестящих слезами глаз было столько страха, гнева, противостояния, когда она говорила это. Как она прижималась ко мне и терлась об меня, я знаю одно — я не должен на этом останавливаться. Черт, я совершенно запутался.
— Детектив Ривера доставал тебя? Доставил много проблем?
Её глаза прикованы к моим.
— Откуда ты знаешь о нем?
— Я плохой парень. Это моя работа, знать о копах все.
Брук роется в пакете в поисках картошки и вытаскивает тонкую, сильно прожаренную. Может, она любит только хрустящие кусочки?
— Он мне не поверил.
— Но он больше не допрашивал тебя?
— Нет, моя мама выгнала его.
— Твои родители защищают тебя. Это хорошо.
Она кивает, выглядя при этом такой грустной.
— Он больше не возвращался?
— Так, ты здесь поэтому? — спрашивает она. — Чтобы удостовериться, что я не проболтаюсь, и твоей свободе ничего не грозит?
Вижу надежду в ее глазах, она пытается найти причину нашей новой встречи, надеясь на лучшее. Просто она еще не знает: все, связанное со мной, всегда наихудшее.
— Я задал вопрос. Он больше не возвращался?
— Нет. Вместо этого меня направили к психологу. На сеансах мы почти не говорили о той ночи.
— Или ты не хотела говорить о ней?
— Я же сказала, что ничего не скажу, — огрызается она. — Я сдержу своё слово.
В ответ я киваю. Мне нравится это. Это у нас общее, держать своё слово, но я, естественно, не произношу этого вслух.
— Я ничего не рассказала доктору Мартин.
— Ты должна была рассказать ей о своих чувствах, если это мучило тебя.
— Просто забудь, — поспешно говорит она.
— Так что? Жизнь вернулась в прежнее русло?
Брук вытаскивает еще одну хрустящую картофельную соломинку и макает в кетчуп, который вылила на бумажный пакет. Если бы я знал, что ей нравятся только поджаристые, то ворвался бы на кухню в закусочной и лично удостоверился, что вся картошка хорошо прожарена.
— В основном да, кроме классов самообороны.
— Ты посещаешь уроки самообороны? — в неверии спрашиваю я.
Она пожимает плечами:
— Док сказала, что они мне не повредят.
— И что же ты там делаешь?
Брук жуёт, одновременно говоря:
— Учусь делать различные захваты, нам показывают приёмы самозащиты.
— Покажи мне. Ты умеешь нападать? Этому там учили тебя? — Она отправляет следующий кусочек себе в рот, при этом подозрительно прищуривая глаза. — Я смогу помочь тебе, — добавляю я.