Заложник №1
Шрифт:
Элисон все еще выглядела подростком, чертовски очаровательным подростком, каким он ее помнил. Сестренка Фредди Мейсона. Она всегда хотела быть мальчишкой, всегда увязывалась за ними, пытаясь участвовать в их играх. И они не прогоняли ее, потому что она была ужасно мила, всегда улыбалась и была счастлива. Харди удивленно потряс головой и рассмеялся.
– Продолжаешь водиться со взрослой мужской компанией, детка?
Джи быстро прикинул в уме: сейчас ей, по крайней мере, должно быть двадцать пять. Как всегда, очаровательна.
– А не пора тебе выйти замуж и обзавестись детишками?
Элисон
– Ты же знаешь меня, Джи. Мне до сих пор нравится играть со старшими мальчишками.
– Ты живешь здесь? – Харди обвел глазами трейлер.
Элисон кивнула.
Он все понимал, но это ему не нравилось. Девушка не должна целиком посвящать свою жизнь брату, как бы он ни нуждался в ней. Если уж этого не делают жены, то и сестры не должны.
– Мы как раз говорим о делах, – сказал Харди. – Не могла бы ты пойти немного прогуляться, пока мы договорим?
– Я все еще слишком маленькая, чтобы играть в ваши игры? – спросила Элисон.
– Только не со взрослыми ребятами. Иди погуляй, детка.
Элисон взглянула на брата и увидела в его глазах возбужденный блеск. Это были те глаза, которые так много повидали, а в последнее время постепенно умирали. Чуть не расплакавшись, Элисон быстро подошла к Харди, положила руки ему на плечи и поцеловала в щеку.
– Благослови тебя Бог, Джи, – прошептала она, повернулась и вышла из трейлера.
Друзья некоторое время молчали, ожидая, пока стихнут ее шаги, потом Харди продолжил излагать свою идею.
Она была довольно проста, и, хотя Фредди и не был полностью уверен в успехе, он считал, что стоит попытаться. А что он терял?
Итак, Фредди вылетел во Флориду, где взял напрокат автомобиль с ручным управлением и отправился на нем в долгий путь по дороге от Эверглейдса до восточного побережья в поисках какого-нибудь заброшенного аэродрома. Он нашел такой, и они с Харди арендовали его за полторы тысячи долларов в месяц, а вскоре на него приземлился Харди на двухмоторном самолете, который он купил в Канзасе. Джи летал, Фредди обслуживал самолет, на котором Харди начал доставлять из Мексики в Америку марихуану.
Мейсон был доволен. Повисая на руках, как обезьяна, он очень ловко лазил вокруг самолета, цепляясь буквально за все. Он мог разобрать двигатель и собрать его заново. Харди научился летать в любую погоду и при любых условиях, а местная полиция, да и полиция Флориды никогда не оказывались возле него так близко, как вьетконговцы. Такая работа представлялась ему просто развлечением. Бизнес стремительно развивался, но через несколько лет свои операции начала проводить президентская комиссия по борьбе с наркотиками. Тогда они просто перенесли свою базу в Луизиану и продолжали заниматься тем же делом. И, хотя риск во время полетов был небольшим, обстановка постепенно накалялась, и Харди с Мейсоном начали подумывать о том, что пора сворачивать бизнес.
Теперь, возвращаясь после второй встречи с ливийцами, Харди думал об этом. Они начали заниматься контрабандой наркотиков почти десять лет назад, и вот сейчас он возвращался к Фредди с новой, гораздо лучшей идеей. Это было именно то, что они искали – одна операция, которая обеспечит их до конца жизни.
Фредди
– Но ведь это слишком…
– Слишком что? – спросил Харди.
– Слишком сложно.
– Ты прав, – улыбнулся Харди. – Прав, черт побери, это сложно. Но ты немного не прав, потому что это не слишком сложно. Во всяком случае, не для меня и тебя, не для нас двоих. Мы можем сделать это, Фредди.
Фредди не заметил, что Джи обращается к нему, но говорит не с ним. Харди заглядывал в потаенные уголки своей памяти и говорил с демоном, который скрывался там и терзал его. Он смотрел на фотографию. Фредди не знал этого и считал, что Джи просто сидит, потягивает пиво и говорит с ним. Но в мыслях Харди был далеко, он перенесся на десять лет назад и смотрел на фотографию.
Эта фотография была датирована 1971 годом, она пришла из Сайгона и обошла страницы буквально всех газет цивилизованного мира. На ней была изображена обнаженная вьетнамская девочка из Трананга. Одежда на ней сгорела, голая кожа была охвачена огнем, она кричала в ужасе и бежала по разбитой бомбами улице, отчаянно пытаясь стряхнуть напалм с обожженной кожи. Глядя на эту фотографию, каждый понимал, что это бежит труп, что через несколько секунд она умрет.
Харди приходилось и раньше видеть этот снимок, но он никогда пристально не вглядывался в него до того момента, как получил его в конверте, который прислал ему сын.
После его возвращения из Вьетнама прошло шесть лет, пять из которых он провел в Африке. Джи наконец вернулся к жизни и чувствовал себя довольно уверенно, чтобы увидеть сына и впервые в жизни ощутить себя в роли отца.
Шел 1976 год, и сыну было уже тринадцать лет. Харди ушел от него во Вьетнам в 1967 году и так и не видел с тех пор. Он написал жене, и она ответила, пригласив его приехать. Когда Джи приехал, они обменялись вежливыми фразами, а затем жена и ее новый муж удалились, чтобы оставить их с сыном наедине.
Ему нужно было подождать, прежде чем пытаться все объяснить сыну, надо было как-то постепенно подойти к этому разговору, поговорить сначала просто о жизни, а уж потом перейти к войне. А может быть, надо было пойти с мальчиком в его комнату, где на стене висели фотографии реактивных истребителей, а с потолка свисала модель «Фантома». Может быть, после этого Джи понял бы, как этот тринадцатилетний мальчик боготворит своего загадочного и героического отца.
Но Джи слишком быстро попытался все объяснить сыну, он думал, что уже снова стал нормальным человеком, и не понял всей глубины вины, которая продолжала терзать его. И он сразу стал объяснять сыну, почему не приехал к нему после возвращения из Вьетнама, почему снова не стал его отцом и почему снова исчез на пять лет. Джи постарался рассказать обо всем, что пережил, но если бы он говорил о вьетконговской тюрьме и о пытках, которые перенес, это возымело бы свое действие, мальчик смотрел бы на него широко раскрытыми глазами и восхищался. Но вместо этого Джи рассказал ему о своей истинной боли, о ночных кошмарах, о ребенке, которого он видел лишь мгновение, пролетая над поляной, но чье лицо не мог забыть никогда.