Заложник
Шрифт:
– Возможно, мы могли бы попробовать убежать, спрятаться. Мы могли бы убежать сегодня вечером и жить в лесу.
– И что потом, Грей? Мы доберемся только до Стены, и Похищение неизбежно, где бы я ни находился.
– Я знаю. Но возможно, нам удастся перебраться через Стену. Может быть, там есть что-то еще.
Блейн напряженно покачал головой.
– Там нет ничего.
– Но ты не можешь это знать.
– Каждый, кто пытается перебраться через Стену, снова возвращается сюда, но уже мертвым. Если там и есть что-то другое, мы сможем увидеть это пару секунд перед тем, как умрем.
– Может, если мы пойдем вдвоем, будет по-другому. Так же, как на охоте. Вместе мы лучше, Блейн, -
Блейн откидывает волосы с глаз и застегивает куртку на все пуговицы.
– Ни один юноша не будет старше восемнадцати, Грей. Похищение наступит, хотим мы того или нет. Не усложняй все еще больше.
Мы оба знаем, что он прав, и вместе заходим в дом последний раз.
Глава 2
Сегодняшний день похож на все остальные последние дни. Наш последний обед. Последний послеобеденный чай. Последняя игра в шашки. После сегодняшней ночи этого больше не будет. После сегодняшней ночи он исчезнет.
Блейн берёт свою темную глиняную шашку и съедает две мои из дерева. Я провожу рукой по линиям на игральной доске, которая вырезана на нашем обеденном столе, пока он, ухмыляясь, собирает съеденные фигуры.
Трудно поверить, что настало время Похищения. У меня чувство, как будто годы пролетели мимо, как будто я закрыл глаза и пропустил пару лет. Мгновение, в которое я погружаюсь, далеко в нашем детстве.
Первые школьные дни, и мы учимся охотиться. Ксавье Пильтес учил нас во время ужасно жаркого лета, когда мне было десять. Ему было пятнадцать, и у него был свой собственный лук. Ксавье состоял в Совете и мог обсуждать важные дела. Он знал очень точно, сколько нужно кроликов, чтобы обменять их на оленя, кабана или дикого индюка на рынке. Из-за нашей детской наивности казалось, что нет вопроса, на который Ксавье не мог бы ответить. Конечно, пока он не стал жертвой Похищения.
Когда мне было тринадцать, Блейн и я регулярно обменивали животных на рынке и помогали матери два раза в неделю в швейной мастерской. Через год мама сильно простыла, и даже Картер и ее медицина не смогли ей помочь. Дальше нам пришлось жить самостоятельно.
Как и следовало, в пятнадцать нас признали мужчинами, мы посетили Совет и получили официальное назначение принимать участие в жизни города. Настоятельно рекомендуется, чтобы молодые мужчины осматривались в Клейсуте и начинали встречаться сначала с одной женщиной, затем с другой. От этого я всегда чувствую себя разбитым. Нет, это не неприятно, так было всегда, но я ненавижу этот кочующий образ жизни. Спать с одной девушкой, чтобы потом быть отправленным к другой. Я чувствую себя жутко от этого. Эти встречи, каждая из которых кажется мне формальной, закончатся только тогда, когда я стану отцом. Я ненавижу это, но понимаю, почему Совет каждый месяц направляет нас к другой девушке. Если мы не хотим, чтобы наш род вымер, у нас нет другой возможности. Блейн всегда был на год впереди меня, он всегда шел первым и давал мне пример. Если я тревожился или боялся, он успокаивал меня. И теперь через пару часов он навсегда исчезнет.
– Грей?
– голос Блейна вырывает меня из моих мыслей.
– Да?
– Я думаю пойти в кузню. Я должен чем-то заняться.
– Нет, не ходи на работу. Давай закончим игру.
Блейн прикасается к одной из своих шашек, но убирает руку, не сдвигая ее с места.
– Я не могу дальше так сидеть до полуночи. Для этого я слишком взвинчен.
– Тогда я пойду с тобой, - предлагаю я.
Он качает головой и показывает на мой подбородок.
– Тебе лучше проверить свой клюв. По сравнению с сегодняшним утром он выглядит ужасно.
Только
– Хорошо, - говорю я.
– Я зайду в больницу.
Он удовлетворенно кивает, почти так же, как наша мама раньше, и бросает мне на колени мой мешок для добычи. Несмотря на то, что воздух давящий и тяжелый, брат надевает свою новую куртку. Блейн ерошит мои волосы, прежде чем уйти. Я сижу и смотрю на игральные камешки. Фигурок Блейна из глины гораздо больше, чем моих деревянных. Наша последняя незаконченная игра. Он бы выиграл.
В больнице много кроватей. Они отделяются друг от друга тонкими шторками, которые висят на деревянной балке, тянущейся по всему зданию. Когда я захожу, все шторки раздвинуты, и Картер нет на месте. Но ее дочь Эмма на другом конце комнаты сортирует глиняные кувшины на полках. Я знаю Эмму с самого детства. Наши матери были хорошими подругами, главным образом потому, что я был очень больным ребенком. Мама рассказывала мне, что до года меня не выносили из дома. В это время Картер часто приходила к нам, много возилась со мной и использовала свою магию. Все, что она делает, хорошо. Половина Клейсута все еще смотрит на меня как на чудо. Почти невозможно вылечить такого больного ребенка, чтобы он вырос крепким юношей.
Большую часть моего детства мама и Картер оставались неразлучными, и из этого следовало, что я много времени проводил с Эммой. Иногда мама брала Блейна и меня с собой в больницу, и мы охотились за Эммой вокруг стола, пока она не начинала просить о пощаде. В другие дни, если у Картер было не очень много работы, она брала Эмму к нам, и мы играли в шашки или в «Правда или ложь» (игра, где рассказывают четыре правды и одну ложь, и тот, кто не угадает ложь, проиграл).
Тогда Эмма была маленькой и тощей, но всегда держалась с нами. Если мы играли в уличных разбойников, она бегала с нами. Если забирались на деревья и разбивали колени о валуны, она с гордостью выносила последствия сражения. Несмотря на то, что детьми мы провели вместе несчетное количество часов, Эмма всегда была ближе к Блейну. Я никогда не мог избавиться от ревности, но возможно, я сам виноват. Когда мне было шесть, а им обоим по семь, я прогонял ее и забирал деревянные игрушки, с которыми она играла. Со дня, когда она предпочла Блейна, все и началось. Чем больше она предпочитала Блейна, тем больше Эмма казалась мне милее других.
Сначала это были просто детские чувства, но моя симпатия и сейчас осталась прежней. Я жил с тем, как она менялась с годами, и ее неуклюжее тело обретало ту форму, на которой сейчас красовалось платье. Ей сейчас почти восемнадцать, и она становится все прекрасней. Сколько я себя пом-ню, меня не интересовал никто другой. Я выполнял мои назначенные круги, но всегда хотел только Эмму. Возможно, я заслужил то, что меня никогда не ставили вместе с ней. Вероятно, я этого не достоин.
– Картер здесь?
– окликаю я Эмму.
– Она навещает одного из пациентов на дому, - отвечает она и оправдывает мои ожидания, даже не глядя на меня.
– Дай мне немного времени, и я сразу же подойду.
Я сажусь на пустую кровать, трогаю подбородок и вздрагиваю, когда нащупываю открытую рану. Блейн прав. Я обязательно должен обследоваться.
Пока я жду, наблюдаю за Эммой и восхищаюсь ее искусными руками, которые с легкостью берут горшки с полки. Она двигается очень быстро и ловко. После того как она несколько лет заботилась о больных, ее руки действуют автоматически. Ни один кувшин не дрогнет и не соскользнет. Ее взгляд сосредоточен и скользит туда и обратно. Каждый раз, когда я смотрю в ее глубокие карие глаза, чувствую словно толчок в груди.