Заложники пустоты
Шрифт:
Еще одну неоткрытую бутылку Лёшка засунул в рюкзак и ушел.
Через пять минут он, не переставая повторять одни и те же слова, вышел на улицу. Там действительно была ночь, правда, Лёшка не знал, какого дня. Было тепло, но на асфальте лежал тонкий слой быстро тающего снега.
Пальцы легли на клавиатуру, автоматическими движениями поглаживая пластик. В пальцах сейчас не было надобности, просто привычка. Всё внимание приковано к экрану, там разворачивается основное действие.
– Ты считаешь, оно стоит этого? Вот всей этой мерзости и…
– Я не
Она сидела перед включенным «раллером» одна. И, на самом деле, ни с кем не разговаривала. Точнее, не произносила слов – слова звучали внутри головы, транслируясь на «балалайку». Откуда шел сигнал, она не знала и давно уже перестала пытаться узнать. Она убедилась, что это невозможно сделать.
Он не считал, она это знала. Не знала она одного – зачем продолжала работать с этим… Собственно, она даже не знала, кто он. Иногда ей казалось, что этот… это существо не является человеком. Она называла его Безликим Призраком. Потому что именно Безликим Призраком он и был.
– Ты же видишь, что происходит с мальчиком. Он всего лишь хотел спасти бабушку.
– Это не важно. Если бы хотел – спас бы. В конце концов, ты не заставляла его забыть о больной бабушке. Ведь так?
Девушка отвернулась. Просто привычный жест. Человеческий жест. Призраку всё равно, он на неё не смотрит. Но видит, она это знала. Даже если разбить и выковырять камеру «раллера», найти и уничтожить всё, что может следить в целом квартале, Безликий всё равно будет её видеть.
Он прав. И он неправ. Это называется лукавить – говорить правду, но искажать её, совсем чуть-чуть, лишь придав ей иной оттенок.
– Почему именно он? И в чем виноваты остальные?
Она не спрашивала. И не ждала ответа, но Призрак решил удостоить её слова вниманием:
– Ты же знаешь, он единственный, кто подошел. Признаться, я и сам удивлен: всего два кандидата.
Да, подошел только один, но кандидатов два. Призрак всё правильно говорит. Второй кандидат – она. Вот только…
– Но с тобой могло и не получиться. Ты же помнишь, ломщица по имени Лиса однажды переборщила с «синдином». Так что, сама понимаешь, для тебя это наверняка билет в один конец.
Она понимала.
Она была той самой Лисой. Иногда казалось, что это всё, чей-то вымысел, что не было никакой ломщицы Лисы, взломавшей два года назад сеть Анклава Эдинбург и, лишь благодаря непонятному чуду, выжившей после страшной передозировки «синдина». Не было черноволосой девчонки с раскосыми глазами Кхайе Сабай, выходившей в сеть под именем Мыш из диких джунглей забытой всеми богами страны Мьянмы, которая существовала теперь на картах лишь номинально.
Именно в Мьянме она и познакомилась с Безликим Призраком. Тогда он был просто заказчиком, для которого она подтасовывала данные в сводках биржи Eurex. Это поначалу, а потом Призрак разрешил ей просматривать его программы.
Он не разрешил, он хотел, чтобы ты их изучила. Теперь ты знаешь, зачем.
Корпорации раскрыли Мыша и наняли dd, чтобы его уничтожить. Но Кхайе удалось выйти живой и невредимой из той передряги. Тоже, можно сказать, благодаря чуду.
Как-то многовато чудес на одну жизнь.
Призрак помог ей получить новое имя. Сейчас её звали Зарема, а цвет волос снова перестал быть рыжим – именно такими локонами наградила природа британскую девчонку Альмас Хамидди, ставшую Лисой. Да и волос она оставила немного: два пучка на висках, заплетенных в несколько тонких тугих косичек и схваченных в хвост на затылке. С Альмас всё началось, но имя не имеет значения. Важны дела, важны результаты.
А дел за неполных два года сделано немало. Правда, смысла она не видела ни в одном, а Призрак скуп на объяснения.
Она не понимала, зачем делала то, что делала. В действительности они не занимались взломом – разумеется, защиту серверов часто приходилось вскрывать, но она ничего не брала оттуда, не сливала информацию, как делали обычные ломщики. Она не меняла работу систем, не портила наноскопов. В основном она, наоборот, добавляла – внедряла программы, выданные ей Призраком.
Иногда делами приходилось заниматься в реальном мире. Например, организовать доставку какой-то «балалайки», явно выдранной из головы трупа, которую Призрак почему-то называл «африканской». Или создавать странное кафе для ломщиков и прочего сброда, отлично защищенное и имеющее собственное подключение к сети.
– А мне бы не хотелось утратить тебя, – добавил Безликий.
Небывалый случай: Безликий Призрак, всемогущий властелин цифрового мира, позволил себе проявить эмоции. Или это не эмоции, а всего лишь обычный прагматизм: она нужна Призраку, и ему не хочется потерять ценный… материал? Не важно. Она ненавидела этого гада, всегда являвшегося в странном обличье бесформенного, пребывающего в постоянном движении антрацитового облака. Но она верила ему, чувствовала, что под его руководством делает нечто очень большое и правильное.
«Мы меняем мир», – этой фразой Безликий отвечал всякий раз на вопрос, что они делают. Только так, никогда иначе.
– Остальные не нужны, – констатировал Призрак.
Иногда он отвечал на её вопросы до того, как девушка успевала их сформулировать. Иной раз делал настолько большую паузу, что Зарема не сразу понимала, о чем идет речь.
– Они верили в то, что делали, – сказала она.
– Тот, кто действительно верит, не отступится от своей веры.
– Но в городе объявлена настоящая охота…
– Вспомни костры Святой Инквизиции. Разве это ослабило веру?
– Чью?
– Обеих сторон. И во что всё превратилось теперь – на костях христианской Традиции пляшут хунганы Католического Вуду, а ученые могут изобрести что-то действительно стоящее, лишь работая из-под палки. Или из страха. Традиции никогда не становились сильными, если им не с кем было бороться. На самом деле Традиции вообще не появляются, если нет борьбы. Вся жизнь – борьба.
– Люди устали бороться, – с сожалением в голосе проронила Зарема.