Замена
Шрифт:
– В предместьях обнаружили еще одну девочку с ошибками в томограмме, – сказала женщина.
– Хорошо.
Мужчине хотелось спать.
– Ты съездишь посмотреть?
– Уже съездил.
Женщина завозилась в постели, садясь повыше. Тень решетки задвигалась по одеялу: за окном висел яркий серп луны.
– Почему ты ничего мне рассказал?
– Нет нужды.
– Интересно, – сказала женщина. – Почему это? Может, ты и документы сам оформил, чтобы я ее забрала без проблем?
– Нет, – мужчина зевнул. – Давай завтра поговорим
– Завтра я обещала Анатолю, что мы пойдем в парк.
– Вот после и поговорим.
– У тебя какие-то планы на эту девочку?
«Тр-рос… рж-жа…» Ответа не было.
Женщина приподнялась на локте: ее муж уже спал, отвернувшись к столику. На столике мерцал огонек наручных часов. «У тебя какие-то планы, – подумала женщина. – И у меня планы. И у Анатоля тоже планы». Женщина зажгла ночник. Лампочка раскалилась вполсилы, замигала: даже в два часа с электричеством было плохо.
Трясущимися руками женщина надела очки и взяла с тумбочки пачку бумаги, устроила листы на коленях. Она читала, осторожно снимая распечатку за распечаткой. Иногда пыталась сделать пометку, но так и не смогла. Так женщина и уснула – под скрип крановых тросов, с лунной тенью от решетки поверх одеяла.
Из-под ее руки выскользнула титульная страница.
«Проект «Майнд». Теоретико-методологические результаты за 20.. —20.. гг.»
Я подняла страницу, рассмотрела ее.
– Мило, да? – спросила Джоан, садясь на кровать. – Бывший жилой корпус научной группы «Нойзильбер». Я была здесь пять лет назад, все себе представила – и запомнила. В соседней комнате, кстати, дрыхнет твоя вторая половина. Ему сейчас…
– Девять лет, – сказала я, глядя на руки Инь Куарэ. Даже во сне они подрагивали.
Малкольм поерзала, облокачиваясь на приподнятые колени женщины.
– Точно.
– Зачем тебе это? Это все?
Джоан шутовски потолкала в плечо спящего профессора Куарэ.
– Эй, директор, расскажете своей подопечной? Нет? Окей, тогда я сама. Это тренировка – для памяти, для воображения. Я могу сейчас все здесь поменять, все забыть и устроить иначе. Но в точности…
Она погладила одеяло, поправила очки на лице спящей женщины.
– …в точности своя прелесть. Идеальная память.
– И идеальное воображение.
– Да, – сказала Джоан, вставая. – Не все чудовища – Ангелы.
– Ты не ответила, зачем.
– Для тебя старалась, – пробурчала Джоан, открывая дверь.
В свет.
Съемка дорожной камеры была черно-белой.
Огни казались прожженными в фоне дырами, мокрый тротуар отражал их свет. Единственная машина в поле зрения камеры мчалась с огромной скоростью, и скоро должна была исчезнуть прочь – к штрафам и взысканиям. Но ехавший ей навстречу грузовик – огромный трейлер – вильнул в сторону, и время застыло.
– Смешно, – сказала Малкольм. Ее вороные волосы казались
– Смешно?
– Да. Я нажала на «паузу» – там, ну, когда смотрела впервые пленку. Вот видишь? Я все разглядела в подробностях. Это последняя секунда жизни Сержа Доминика Куарэ. Парамедики уверены, что он умер мгновенно.
Я смахнула с линии взгляда каплю. Дождь повис в воздухе тяжелыми прозрачными камнями – черными, серыми. За тонированным стеклом тяжелого седана ничего не видно, но уже змеится крохотная трещина. Бампер грузовика уже начинает мять капот. Задние колеса уже не касаются асфальта.
«Уже, – подумала я. – Уже давно».
– Он вез тебе время, – сказала Джоан. Она лежала на животе, заглядывая под машину. – Торопился. В совете директоров до сих пор трудится учитель Инь – на него Куарэ и надавил. Мол, ваше детище уже похоронили, но оно работает. Проект «Майнд», дело жизни и смерти великой Инь.
– Откуда ты знаешь?
– Я и сама так надавила на этого Икано, когда пообещала тебе спокойствие, – ответила она, вставая. – Не напрямую, естественно.
– «Естественно»?
– Угу. Я – «а» – не вхожа в сов. дир. «Бэ» – не хочу умереть под грузовиком.
Я касалась пальцами черного бокового стекла. Его покрывали колючие капли – лишь немногим менее черные, чем само окно. В нем отражались выжженные дыры уличных фонарей, и где-то за ним был директор Куарэ, профессор Куарэ.
«Спасибо», – прошептала я, проводя по стеклу.
Капли не стерлись, потому что я уже ничего не могла исправить.
– Зачем ты показала мне это?
– Идем.
Малкольм взяла меня за руку. Ее кроссовки с треском сминали брызги под ногами и фонтанчики воды, поднятые шлепками дождя и ветра. Дождь царапал мне щеки – холодные, каменные капли, недвижимо висящие в воздухе.
– Куда дальше?
– Дальше.
Джоан щелкнула пальцами, и сзади ожил грохот, а камень стал просто водой на моем лице.
– Это – твое прошлое.
Я помнила это все. Здесь было немало пробелов, заполненных кадрами обгоревших балок и обрушенных перекрытий, но Малкольм сумела найти так много, что мне стало страшно.
«Кристиан показал это Анатолю… Анатоль видел все это».
Я шла по галерее – живой, звучащей, пугающей. Каждое окно выходило на новую диораму: в новую комнату, в иное освещение, иные звуки. Джоан порой ошибалась, что-то не так представляла, но я снова дышала высушенным воздухом специального госпиталя «Нойзильбер». И Малкольм молчала.
– Зачем мы здесь? – не выдержала я.
– Затем же, зачем ходили к Кристиану.
Мы остановились напротив окна в интенсивную терапию. Три санитара, Куарэ и я. Мы все висели в воздухе.