Заметки на полях
Шрифт:
Однако рефлексы сработали — в ответ на вопрос о сигарете я сунул руки в карманы. Но там почти ничего, кроме болта-талисмана, не оказалось. Я ведь пачку благоразумно в сумке держал, чтобы мать невзначай не обнаружила. Уж в портфель-то ко мне она точно не полезет.
— Не-а, нет, — соврал я. — Но я могу позволить тебе подержаться за мой болт.
Гоша, с воплем «да иди ты!» — шарахнулся в сторону. Эх, весело это, мелкоту троллить! Как у них всё обострено. А со взрослым Гошей мы бы над этой шуткой только посмеялись, как два дебила.
Я
— А ты? — спросил я, подбавив в голос дрожи. — Ты не хочешь потрогать мой болт?
Гримаса её была прекрасна. Она и улыбнулась, и глаза закатила, и вроде даже поморщиться умудрилась. Всё бы отдал за такую фотку! В рамку бы и на стену над кроватью.
— Нет, спасибо, — сказала она терпеливым голосом.
— Эх, жаль. Придётся самому…
С этими словами я достал из кармана болт и продемонстрировал друзьям. Наверное, Катю я мог хотя бы временно называть другом.
— Дебил, — отреагировал Гоша. — На фиг он тебе?
А Катя засмеялась. По-доброму так. Я стоял, как дурак, глядел на неё и улыбался. Чёрт его поймёт, что у меня на душе в этот миг делалось. Вот вы говорите: «любовь, любовь»… А я даже и не знаю. Вроде как шёл через пустыню чуть ли не всю жизнь, и вдруг — родник. Чистый, прозрачный, как слеза комсомолки. Вроде и попил, а всё равно сидишь, смотришь, как струи на солнце бликуют, слушаешь, как вода журчит. И хорошо так делается… Вот прям тут бы и помер, без малейшего сожаления.
Хорошая она была, Катя. Настоящая. Я, пожалуй, самый прекрасный миг в ней поймал. Скоро взрослеть начнёт. И внешне изменится — к выпускному классу она уже какой-то серой мышкой будет. И внутренне. Станет такой же, как все. Манерной, вредной, с закидонами и жизненной мудростью, впитанной из журналов «Космополитен» и шоу «Дом». И «Дом 2». Особенно «Дом 2». А сейчас она пока была чистым и прекрасным ребёнком, которому я снёс наглухо башню.
В глазах защипало. Чтобы не разреветься позорно, я сказал:
— Давайте все подержимся за болт. Это будет наш секретный Болт Дружбы. Давайте поклянёмся, что каждый день мы будем держаться за него, чтобы подпитывать энергию нашей дружбы. А я буду Хранитель Болта. Только сразу скажите, если такое аниме уже есть!
Насчёт аниме я опять анахронизм спорол. В эти прекрасные годы такого слова в посёлке, однако, вообще никто не знал. По телеку показывали «Сейлормун», ещё были какие-то «Покемоны» и — о, точно! — «Грендайзер». Но как «аниме» они подписаны не были, а загуглить — не вариант, потому что — см. выше, — интернет до посёлка ещё долго ползти будет, а как доползёт, будет о-о-о-очень тупым. Тупее, чем Игнатьев Коля.
— Семён, хорош гнать, — ныл Гоша. — На физру опоздаем.
— По-твоему, физра важнее дружбы? — грозно посмотрел я на него.
Плакать расхотелось. Стёб мне всегда помогал. Как стебану что-нибудь — и сам собой восхищаюсь.
Первой подошла Катя, со своей удивительной улыбкой. Протянула руку, коснулась моих пальцев, погладила шляпку болта…
— Не тупи, иди сюда, — кивнул я Гоше.
Он приблизился, всем своим видом давая понять, какая это всё чушь и детский сад. Но я так думал, что его привлекла не идея дружбы, а возможность хоть чуть-чуть потрогать живую, настоящую девочку под благовидным предлогом. Ради этого он готов был даже возложить руку на мой болт… Бля, какой я пошлый! Аж выть хочется, честное слово. Но как себя переломить? Цинизм, сарказм и похабщина — три кита, на которых стоит моя защита от окружающей среды, и к тридцати годам защита стала совершенной. Не могу же я вот так вот запросто взять и выкинуть всё это на хрен, улыбнуться светлому завтра и вприпрыжку радоваться прекрасному сегодня.
— Так ты мне веришь? — спросил я Гошу. — А почему?
Мы сидели на длинной скамье, где, видимо, предполагалось сидеть зрителям в те стародавние времена, когда стадион был стадионом, а не раздолбанным бетонным кругом со ржавыми турниками неподалёку. За спинами у нас, наверху, было какое-то спортивное помещение. Наверное, там спортсмены когда-то переодевались. Теперь там тусовались наркоманы и алкаши. Мы с Гошей там много шприцев находили и бутылок, когда летом шарились по округе.
— Не знаю, — сказал Гоша. — Да просто как-то всё по правде.
— Раскрой мысль, я не догоняю.
— Ну, если б ты про космические полёты рассказывать начал, про роботов, я бы точно не поверил. А ты — про то, что всё тупо и никак. Как всегда, то есть…
Я посмотрел на Гошу с уважением. Надо же, как он тонко мыслит. Никогда не замечал подобного. Что ж, каюсь, грешен, буду работать над собой. Поднимаю Гоше уровень до своего. Авансом.
— Звездануться — история, — добавил Гоша. — Книжку писать можно.
— Смысла нет, — по привычке мгновенно проанализировал я предложение. — Ни кланов, ни Системы. Не взлетит.
Гоша сделал вид, что понял. Когда я чего-то писательское при нём говорил, он всегда такой вид делал. Я ведь с ранних лет экспериментировал, и лучший друг, разумеется, в курсе был, только почитать никогда не просил. Но я его не виню — он в принципе ни у кого ничего не просил — ни у Толстого, ни у Чехова. Они ему сами навязывались, через школьную программу, и он их за это тихо ненавидел.
Мимо нас пронеслась стайка девчонок. Среди них я разглядел Катю и помахал рукой. Она тоже бросила взгляд в нашу сторону. И тут вдруг между нами выросла монументальная фигура Ангелины Власовны.
— Так, я не поняла, а что это мы сидим? — уперла она руки в бока.
— У меня справка, — шмыгнул носом Гоша.
— А я — суицидник, — отмазался я.
— Справка у него! — рявкнула Ангелина на Гошу. — Тоже мне, парень — мимоза! А ты? — перевела она взгляд на меня. — Долго будешь комедию ломать?