Шрифт:
Эдмунд Криспин
ЗАМКНУТЫЙ КРУГ
— Я бы никому не советовал шутить шутки с полицией, — сказал инспектор Хамблби. — Во-первых, у шутников обычно бывают крупные неприятности, а во-вторых, негодное это дело — издеваться над стражами порядка.
Правда, я помню один случай — и было это совсем недавно, — когда шутка сошла с рук и была в общем оправдана с моральной точки зрения.
Он усмехнулся и продолжал:
— Признаться, мы никогда так не смеялись с тех пор, как старший инспектор Нодди запутался в полах плаща и растянулся во
Джервас Фэн отрицательно помотал головой.
— Я думал, как преподаватель литературы вы могли знать его. У нас в Скотланд Ярде он был главным специалистом по литературным подделкам. Впрочем, какая разница. Мне нужно только объяснить вам, что, будучи безусловно человеком неплохим, он обладает жутким характером. Замкнутый, молчаливый, вечно подозрительный, он терпеть не может аристократов. Отсюда и его конфликт с лордом Уотербриджем.
— Тем самым, что владеет крупной издательской фирмой?
— Именно. Хотя Снодграсс оскорбил в нем не столько издателя, сколько коллекционера всевозможных документов и литературных памятников. Для моего рассказа это важно, поскольку лорд Уотербридж — обладатель великолепной коллекции, и он, вне всякого сомнения, знает все тонкости литературных подделок. Вдобавок к знаниям у него, конечно же, были средства и необходимое лабораторное оборудование, чтобы он мог изготовить подделку сам.
У него, само собой, имелись сообщники — различного рода технические специалисты. Но Снодграссу так и не удалось ничего доказать. Думаю, что лорд Уотербридж обеспечил секретность всего этого дела самым простым способом: посвятил своих помощников в смысл шутки, которую хотел сыграть.
Так вот — началось это пять лет назад, когда возникла проблема с одним первоизданием, которое Уотербридж продал другому коллекционеру. Появилось подозрение, что это подделка.
Следствие вел Снодграсс. В ходе дознания он вел себя с Уотербриджем, чья невиновность была под конец полностью установлена, просто по-хамски. То есть настолько вызывающе грубо, что лорд вполне мог пожаловаться на него генеральному комиссару. Однако Уотербридж этого не сделал. У него родилась другая идея.
Насколько тщательно он готовился, вы сможете понять, узнав, что эта идея начала приносить первые плоды не далее как полгода назад.
Случилось так, что некто по имени Уизерс (он вне всякого сомнения был посвящен в детали плана) пришел к нам в Скотланд Ярд и заявил, что старинное письмо, которое продал ему недавно лорд Уотербридж, кажется ему сфабрикованным. Деньги в этом деле были замешаны пустяковые — всего несколько фунтов стерлингов. Но дело было вовсе не в этом. Если документ поддельный, и Уотербридж знал об этом, его можно было обвинить в мошенничестве. Усадить на скамью подсудимых лорда и одного из самых богатых людей Англии — вообразите с каким жаром Снодграсс принялся за расследование!
Письмо было датировано 9 августа 1716 года, и предполагаемым автором его был Томас Гроут. Вы ведь слышали, я полагаю, о знаменитом издателе Эдмунде Курлле?
— Разумеется, — кивнул Джервас Фэн. — Это ведь о нем говорили, что после его книг начинаешь еще больше бояться смерти?
— О нем. Ну так вот — Томас Гроут работал в фирме Курлла клерком. О нем не известно по сути ничего, кроме как, что такой человек когда-то существовал. Ни одного образца его почерка до нас не дошло. Его письмо — то самое, что было продано Уизерсу лордом Уотербриджем, — содержало главным образом различного рода сплетни о литературном и издательском мире того времени. Оно могло представлять лишь минимальный исторический интерес да и то только потому, что в нем передавался скабрезный и, надо сказать, совершенно нелепый анекдот об одном нашем великом поэте.
Я не стану утомлять вас подробным рассказом обо всех технических методах, которые пустил в ход Снодграсс для проверки подлинности письма. Проверялся состав бумаги, ее размер и обрез, водные знаки. Потом — химический состав чернил и все изменения, которым он должен был подвергнуться больше чем за два столетия. Далее он тщательнейшим образом исследовал каждое пятнышко — все ли они лежат поверх чернил. Проанализировал каллиграфию, словоупотребление, проверил все упомянутые в письме исторические факты, которые поддавались проверке. Прибавьте к этому ультрафиолетовые лучи и спектральный анализ. Понятно, что с таким арсеналом Снодграссу не составило бы труда разоблачить заурядного фальсификатора.
Но в том-то и дело, что лорда Уотербриджа никак не отнесешь к категории людей заурядных, с какой стороны на его личность ни взгляни. Поэтому призрак удачи мелькнул перед Снодграссом только, когда он задался вопросом, каким пером было написано письмо. Оказалось — металлическим, а то, что первые ручки с металлическими перьями появились в широком употреблении только около 1780 года, считается непреложным фактом.
Обнаружив это, Снодграссу следовало бы остановиться и хорошенько поразмыслить. Из всех ошибок, которые мог бы допустить Уотербридж, эта была наименее вероятной. И не будь мой коллега настолько одержим желанием уличить ненавистного аристократа в обмане, он наверняка догадался бы, что ошибка совершена умышленно.
Но нет, ему это и в голову не пришло. Торжествуя, он предъявил Уотербриджу неопровержимое, с его точки зрения, доказательство, что письмо — фальшивка. И что вы думаете сделал Уотербридж, внимательно выслушав аргументы следователя? Он вдруг «вспомнил», что в его коллекции завалялась где-то рекламная афишка, относящаяся к тому же периоду, в которой некий торговец по имени Уоттон объявляет почтеннейшей публике, что им созданы принципиально новые, невиданные прежде перья из железа…
Ошарашенный, Снодграсс затребовал афишку и удалился с ней в лабораторию Скотланд Ярда. Снова была пущена в ход машина всех мыслимых проверок. И опять документ выдержал все испытания, кроме одного.
На этот раз загвоздка была с адресом рекламодателя. Бумага, на которой отпечатали объявление, имела водный знак — 1715 год. Адрес указывался такой: Медвежий проезд, рядом с Флит-стрит. Однако, сверившись с историческими хрониками, Снодграсс в своей радости убедился, что в 1714 году с приходом к власти партии тори Медвежий проезд был переименован в Уолпол-лейн. Таким образом, если человек, давший рекламу, не знал собственного адреса…
Второй раз Снодграсс предъявил лорду Уотербриджу доказательство подделки, и снова у того «по чистой случайности» нашлось опровержение. На этот раз это было письмо издателя Линтота, в котором мельком упоминалось, что богатый купец и изобретатель-самоучка Уоттон, убежденный сторонник вигов и яростный противник консерваторов, «с упрямством взбалмошного ребенка отказывается пользоваться новым названием улицы». Мотив вполне логичный. И сегодня любой лейборист поступит так же, если милую его сердцу улочку ни с того, ни с сего переименуют в Черчилль-лейв.