Замок из песка
Шрифт:
Нельзя сказать, чтобы я впала в совсем уж крайнее изумление. Извилистая логика Никитиной всегда была для меня темным лесом. Сейчас она хотела, чтобы мы пошли в кино втроем: Сашенька, она и я. Значит, для этого имелся свой резон. Возможно, и Женечка Пономарев был обласкан и возведен на пьедестал только для того, чтобы вызвать ревность Ледовского. А теперь Лариске понадобился этот поход в кинотеатр… Правда, моя роль во всем этом представлении пока вырисовывалась крайне смутно. Но все же я неуверенно переспросила:
— А ты точно все правильно
— Естественно! — Ледовской несколько картинно развел руками. — Давай собирайся. Я подожду тебя на крыльце…
Из училища мы вышли, провожаемые насмешливо-солидарным взглядом Веронички. На скользкой дороге от кафе до метро Саша все время норовил поддержать меня под локоть. Я уворачивалась, как могла, делая вид, что удерживаю равновесие. И в конце концов совершенно неромантично плюхнулась на пятую точку, да так, что шапка по-детски сползла на глаза. Ледовской тут же поднял меня, обхватив за плечи и, усмехнувшись, надавил пальцем на кончик носа.
— Балерина! — В одно это слово было вложено столько иронии и беззлобной снисходительности, что я заскрипела зубами от ярости. Но сдержалась. И до «Студенческой» мы доехали в молчании.
Никитина и в самом деле стояла возле кинотеатра. Ее серое пальтишко с аккуратным норковым воротником хорошо просматривалось на фоне огромной ярко-красной афиши. Но что удивительно — неподалеку преспокойненько покуривал Женечка Пономарев. Я, бросив Ледовского, почти бегом кинулась к Лариске и с ходу зашипела ей в ухо:
— Быстренько объясни мне, что все это значит? Я просто не знаю, как себя вести…
— Как хочешь, так и веди! — Никитина недоуменно пожала плечами. — Мне-то какая разница. Ваши с Сашенькой дела меня не касаются… Да ты не подумай, я не обижаюсь! На самом деле, веди себя как хочешь! Мы вон с Женькой пришли.
— Подожди-подожди… Но он мне сказал, что это ты попросила меня приехать. Вот я и подумала…
— О Господи! — Лариска коротко и фальшиво хохотнула, аккуратно прикрыв варежкой перламутрово-розовые губки. — Ну, Сашенька и дает!.. Да нет, мы просто с Женькой сидели, чай пили, а тут он зашел. Спросил про тебя. А я говорю, что ты на занятиях в своем училище, дескать, бедная, с утра до ночи там пропадаешь. И некому тебя даже в кино вытащить… Ну, еще сказала, что мы с Женькой на «Дикую орхидею» билеты взяли, а ты вот…
— Просто так, чужому человеку ты начала плакаться, что меня в кино сводить некому?! Без всякой задней мысли, да?!
— Ну а если и с мыслью? Что тут такого? Что, Иволгин твой обидится, если ты немножко развлечешься? Мало того, что ты из-за него ноги себе каждый день выламываешь, так еще и в монахини записаться хочешь?!. Вон стоит! Чем тебе не Лешенька?
Никитина кивнула на Сашеньку Ледовского. Тот, остановившись на почтительном расстоянии, делал вид, что внимательно изучает мартовский репертуар и совершенно не интересуется нашим разговором. Тем временем вернулся пропахший табаком Женечка, и Лариска из фурии, пышущей благородным гневом, мгновенно превратилась в кроткого котенка.
— Ну так что, ты идешь в кино? — поинтересовалась она ласково и немного смущенно, не забыв улыбнуться так, чтобы на щеках выступили очаровательные ямочки. Тихие снежинки оседали на ее сереньком воротнике, на норковой «формовке» и светло-русых локонах. А за Ларискиной спиной снежная вуаль стыдливо прикрывала алую афишу: негритянскую пару, исступленно занимающуюся любовью под каким-то водопадом, черноволосую актрису, взирающую на них то ли с ужасом, то ли с восторгом, и Микки Рурка, ухмыляющегося сладострастно и зловеще, как сексуальный маньяк.
— Нет, не иду! — коротко бросила я и быстро пошла прочь от кинотеатра.
Сашенька догнал меня у автобусной остановки. Схватил за плечи, развернул к себе и изучающе посмотрел в глаза.
— Обиделась, — констатировал он через несколько секунд. Как будто требовалось так долго меня разглядывать, чтобы это понять! — Ты права, конечно… Но, сама посуди, что мне было делать? С тобой ведь даже поговорить нормально нельзя — шарахаешься, как перепуганный заяц! А тут такой случай подвернулся… Может, все-таки сходим в кино?
Я решительно помотала головой.
— Ну, нет так нет. — Сашенька достал из кармана два зеленых лоскутика билетов и, скомкав, выбросил в урну. — Только если ты это из-за Ларисы, то зря… Она на тебя и не обижается уже вовсе…
Сидящий на лавочке бомжик осторожно покосился в нашу сторону, потом запустил руку в мусорницу и выудил оттуда билеты. Сощурившись, рассмотрел их в свете фонаря, любовно разгладил и немедленно отправился куда-то вихлястой, словно у таксы, походкой.
— Продавать пошел, — заметила я вслух. — Зря ты, наверное, их выкинул. Можно было в кассу сдать.
— Да ладно! — Сашенька небрежно махнул рукой и, видимо, почувствовав, что «шикарный» жест произвел на меня определенное впечатление, перешел в наступление. — Если не в кино, то давай в кафе посидим, что ли?
И неожиданно я почувствовала, что мне уже не хочется сопротивляться. Кроме того, «шикарный» жест действительно понравился. Пусть не шубу под ноги, как в «Бесприданнице», а всего лишь билеты в урну — но все же! Красивый, неглупый мужчина, кроме всего прочего, напоминающий Алексея, сделал это ради меня!
Правда, расточительность и щедрость, судя по всему, не были его отличительными чертами. Пройдя мимо цивилизованных «Сонаты» и «Роксаны», мы в конце концов зарулили в весьма посредственную кафешку с непритязательным названием «Радуга». Салфетки на столиках при ближайшем рассмотрении оказались просто нарезанной писчей бумагой, из трех стульев, стоящих у стола, два были колченогими. И только один из пунктов меню радовал разнообразием. В колонке «Спиртные напитки» числились и «Агдам», и «Далляр», и «Анапа», и даже «крепленое вино номер 72», которое, видимо, и распивала развеселая компания у противоположной стены.