Замок Саттон
Шрифт:
Трехлетнее существо, не глядя на него, ответило:
— И тем не менее не лишен красоты. Люди не только убивают, но слагают мадригалы.
И, как часто случалось, когда его удивительный ребенок начинал говорить, Захарий вздрогнул.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Когда Фрэнсис ступил на борт барки, которая должна была доставить его вверх по реке в лондонский Тауэр, он отметил, как преобразилась Темза. Река служила главным водным путем и знати, и простому люду, но в обычные дни на ней больше всего было купцов, путешественников и рыбаков; сегодня же своим великолепием и толпами празднично одетого народа она напоминала картину с изображением Венеции — Большой канал во время карнавала.
Впереди, натягивая цепи, как нетерпеливый щенок натягивает поводок, на якоре стояла барка королевы. Герб Екатерины Арагонской,
Фрэнсис стоял, облокотившись на перила барки, предназначенной для тех, кого накануне коронации предстояло посвятить в рыцари Ордена Бани. Молчание толпы действовало ему на нервы. С той стороны, где позади официальной процессии расположилась огромная флотилия — Фрэнсис мысленно подсчитал, что там, должно быть, собралось не менее двухсот различных судов, — не доносилось ни звука, только плач младенцев да возгласы детей. Жители Лондона пришли посмотреть на женщину, незаконно захватившую трон Екатерины, и вовсе не для того, чтобы приветствовать ее. Глядя на эти суда, до отказа наполненные угрюмой толпой зевак, невозможно было избавиться от чувства тревоги. Фрэнсис подумал, что даже люди, собравшиеся поглазеть на казнь, имеют более оживленный вид.
Но враждебность толпы не могла нарушить очарования искрящейся воды, чистого неба и яркого солнца. Как обычно, Анне удивительным образом удалось выбрать для этого яркого зрелища самый прекрасный день в году. Сейчас Фрэнсис нисколько не жалел о том, что так много задолжал портному Бриджесу — хотя шансов, что он сможет уплатить долг не было, разве только фортуна сказочно улыбнется ему в карточной игре. Ему не думалось о долгах — так хорошо было стоять на освещенной солнцем палубе и знать, что солнечные лучи отсвечивают на твоих волосах и новом серебристом камзоле, усиливая блеск драгоценных камней, которыми украшена ткань, нечаянно поймать на себе стыдливый взгляд девушки, недавно появившейся при дворе, и, подмигнув ей, заставить ее отвернуться, продолжать смотреть на нее и улыбнуться, когда она украдкой поглядит вновь. В этом и состояла жизнь, и Фрэнсис был счастлив, вдыхая удивительную речную свежесть, прихлебывая вино из бокала, который ему передали, и чувствуя, как солнце пригревает спину. Как бы хотелось, чтобы эта радость длилась вечно и чтобы она согревала его, когда он состарится, высохнет и будет способен только на то, чтобы мусолить пищу беззубым ртом.
Мощный пушечный залп вернул его к реальности, и он повернулся к толпе, собравшейся около дворца. Приглядевшись, он заметил какое-то движение. Анна Болейн готовилась осуществить один из своих тщательно продуманных выходов.
Для такого случая она выбрала одежду из золотой парчи, распустила свои черные, длинные, прямые волосы и украсила их ниспадающим каскадом драгоценных камней — одна из старых уловок Анны, делающих ее неотразимой. Она медленно двигалась в сторону барки. Шлейф ее платья несли четыре дамы ее свиты, в числе которых была Роза Вестон. В это утро Фрэнсис мельком видел жену, когда они торопливо собирались в своих апартаментах, стремясь побыстрее одеться и разойтись по делам. Они поздоровались, чмокнув друг друга в щеку, на бегу обменявшись беглыми фразами. Но сейчас, любуясь ее волосами, которые рыжим облаком парили вокруг ее взволнованного личика, Фрэнсис подумал, что, освещенная солнцем, жена его выглядит красавицей. Было грустно, что у них опять ничего не вышло с ребенком, что она потеряла его в том мрачном месте, где когда-то в детстве он испытал ужасный страх. Больше всего на свете он хотел, чтобы она опять забеременела и посеянное им зерно было бы благополучно выношено ею. Но, глядя на Розу, церемонно ступающую за Анной на королевскую барку, он не заметил ничего, что говорило бы о приближении желанного события: Роза выглядела еще более худой, чем обычно. Королева, напротив, имела цветущий вид; принц Уэльский обосновался прочно и уже пять месяцев рос в утробе. Только свободно ниспадающие складки золотой парчи скрывали от мира тот вопиющий факт, что новая супруга короля отправляется на коронацию, находясь в «интересном положении».
Пока на королевской барке поднимали якоря, протрубили фанфары, и по этому сигналу гребцы всей небольшой флотилии взяли в руки весла, приготовившись везти своих пассажиров к Тауэру, где Анне предстояло провести ночь и следующий день.
Музыканты с барки рыцарей Ордена Бани заиграли веселую жигу, и берега Гринвича стали удаляться по мере того, как судно приближалось к середине реки. Держа в руке бокал с вином, который ему передал сын лорда Монтегла, Уильям, и глядя через плечо, Фрэнсис наблюдал, как его отец и его выглядевшая очень мрачной мать вместе с двумя дочерьми, зятьями, шутом и музыкантами отплыли на личной барке сэра Ричарда, превращенной усилиями Уолтера Денниса в цветочную беседку. Он окликнул их, приветственно подняв бокал, в ответ они замахали руками и закричали слова напутствия. Дальше он увидел суда, принадлежавшие герцогу Суффолкскому и графу Уилтширскому, отцу Анны Болейн. Присутствовали все, кто был способен носить оружие, кроме герцога Норфолкского, у которого в такой важный момент внезапно нашлись срочные дела за границей. Но какое это имело значение? Двор тронулся в путь, и церемония коронации началась.
День уже стал клониться к вечеру, когда они, встречаемые громом пушечных выстрелов, достигли Уотергейтских ворот Тауэра. Барка лорда-мэра, возглавлявшая плавучую процессию, причалила к лестнице, он сам и отцы города в алых мантиях поднялись по ней и остановились наверху для церемонии встречи короля. Здесь, в самом центре Лондона, река была до предела забита лодками и яликами, а на мосту собралась неприятная толпа любопытствующих зевак, которые, стиснутые в давке, стояли, разинув рты.
Судно, на палубе которого плотной толпой сгрудились рыцари Ордена Бани, причалило к пристани сразу вслед за баркой королевы. Рыцари ждали, пока Анна осторожной походкой беременной женщины спускалась по трапу на землю под пронзительные звуки фанфар, которыми ее приветствовали герольды. Чувство восхищения охватило Фрэнсиса. Как всегда, Анна царила. Даже король, который вышел из крепости и присутствовал при ее выходе, был отодвинут на второй план.
Фрэнсис видел, как королевская процессия торжественно вступила в крепость. Он и семнадцать его спутников в сопровождении нескольких привилегированных придворных сошли на берег и последовали за королевской четой.
Несмотря на ясный вечер, проделки плюющегося ярким пламенем дракона, несмотря на мелодичные звуки музыки — музыканты играли теперь созвучно, Фрэнсис затрепетал. Он никогда раньше не бывал в Тауэре и считал, что это гнусное место: слишком многое здесь напоминало о прошлых муках, чтобы могли рождаться веселые мысли. Внутреннее убранство Тауэра содержалось в образцовом порядке на случай, если королю вздумается посетить его, но все равно здесь было холодно и неуютно и даже мощно полыхающие камины в банкетом зале не могли рассеять холодный воздух.
Комната, отведенная Фрэнсису, соседствовала со спальнями остальных награждаемых, и хотя в первую ночь он выспался хорошо, на следующий вечер, после банкета, который Генрих и Анна дали в честь восемнадцати придворных, возведенных в рыцарское достоинство, ему приснился кошмарный сон, такой яркий и страшный, что он с криком проснулся в холодном поту, лихорадочно шаря рукой вокруг и, как в детстве, ощущая панический ужас оттого, что никак не может найти свечу. И когда наконец ему удалось ее нащупать, это не принесло облегчения. Роскошь Окружающей обстановки не могла скрыть, что вокруг него тюремные стены, и это по необъяснимым причинам лишало его спокойствия. А когда открылась дверь и со словами: «Что случилось? На тебя напали, Фрэнсис?» — появился Джон Мордаунт, Фрэнсис резко дернулся, а его рука потянулась к шпаге.
При тусклом свете свечи Фрэнсис не сразу разглядел, что сын лорда Мордаунта стоит в чем мать родила, если не считать пояса со шпагой, надетого криво и явно второпях.
— Нет, нет. Извини, Джон. Просто неприятный сон. Я что — кричал?
Не обращая внимания на свой странный вид, Мордаунт присел на край кровати.
— Как резаный. Я думал, тебя убивают.
Фрэнсис покачал головой.
— Нет, мне просто приснился кошмар. Это Тауэр. Мне здесь не по себе.
Мордаунт озадаченно уставился на него. Это был огромного роста гигант, такой же высокий, как и король, но в отличие от Генриха, который быстро набирал вес, совсем не толстый.