Замок Саттон
Шрифт:
— Сэр Френсис, надеюсь, мы будем друзьями. — И при этом бросила на него красноречивый взгляд, не оставляющий ни малейшего сомнения относительно того, что она имеет в виду.
Он опять поднес ее руку к губам и позволил себе секунду-другую поласкать языком ее пальцы.
— Если только миледи окажет мне честь, — добавил он.
— Посмотрим, — ответила она и тут же переключилась на сэра Генри Норриса, который не отрывал от нее взгляда, словно собака от мозговой косточки.
— Господи Всемогущий! — сказал Фрэнсис Вильяму Бреретону, — давно она здесь?
— С февраля, но тебе придется побороться за место в очереди, если хочешь с ней поразвлечься.
— Вот как?!
— Список возглавляет Его Светлость. Если верить слухам, он в постельке с ней ежедневно, а с Анной — только раз в неделю.
Фрэнсис удивленно посмотрел на него.
— Жаль Анну, если это правда.
Бреретон рассмеялся.
— Вот уж действительно жаль. Ведь Мэдж привезли сюда отец и брат Анны. Болейны и их сторонники оказались в такой немилости, что были вынуждены усиливать свои позиции. Поэтому они заменили в постели короля одну представительницу клана на другую. Очень умно!
— Ты говоришь так уверенно.
— К сожалению, да. Циничная интрижка, но зато эффективная.
— То есть, она — любовница короля?
— Короля и… всех остальных, — сказал Бреретон, поднимая бокал и издали приветствуя Маргарет, довольный, что она не расслышала ни слова из того, что он сказал.
— Я думаю, предпочтение оказывается Георгу — леди Рочфорд скрипит зубами от ярости, — но не только ему.
— Неужели Норрису? — спросил Фрэнсис, покатываясь со смеху.
Бреретон ухмыльнулся.
— Я бы не сказал. Он так долго оставался вдовцом, что, думаю, вообще забыл, как это делается. Однако любой, кто смотрит на это одобрительно, может днем приятно провести время.
— И ты? — спросил Фрэнсис.
Бреретон подмигнул.
— Господи, вижу, что я безнадежно отстал от жизни.
— Держу пари, что недели не пройдет, как ты это наверстаешь.
— Сколько?
— Десять крон.
— Ставлю двадцать, что я сделаю это до завтрашнего вечера.
— Идет! — и они пожали друг другу руки.
— А доказательство?
— Кусочек кружева от ее подушки.
Они хихикали, как школьники, когда по тому, куда сместился центр внимания, поняли, что в комнату вошел Генрих. Очевидно, новая любовница хорошо ему угождала: таким его Фрэнсис давно не видел. Он громко смеялся, похлопывая придворных по спинам, он даже, дурачась, исполнил одно или два танцевальных па.
— Хвала Господу, — сказал Генрих, окидывая присутствующих взглядом, полным добродушия, — какая приятная компания!
— Кажется, вы в хорошем расположении духа, Ваша Светлость, — сказала дерзкая Мэдж. — Может быть, вы откроете нам свой секрет?
— Дело в том, что у меня есть прекрасная новая кобыла, которую мне приходится объезжать, — ответил он и недвусмысленно покосился в ее сторону.
— Да, я об этом слышала, — сказала Мэдж. — Говорят, она молодая, но горячая.
— Пресвятая Богородица, — тихо сказал Фрэнсис Бреретону. — Они не пытаются ничего скрывать. Полагаю, я потерял свои двадцать крон.
— Слишком поздно отступать, Вестон. Пари заключено.
— А я и не отступаю.
Судьба распорядилась так, что король в тот вечер рано удалился к себе, поэтому Фрэнсис получил возможность провести остаток вечера, как ему заблагорассудится. Поскольку еще не стемнело, он решил побродить там, где личный садик короля смыкался с открытым теннисным кортом. Гуляя, на сей раз в молчаливом одиночестве, он обнаружил, что думает не о Маргарет Шелтон, и даже не о Розе, а о королеве, которой он нанес визит, как только покинул компанию лорда Рочфорда. Он живо вспомнил, как это удивительное, таинственное существо, смеясь, сидело на дереве, как ветер трепал ей волосы, как звенел ее дрожащий голос, когда она пела — неужели это было всего восемь лет назад?! И что он увидел теперь? Женщина, почти уродливая в своей худобе, плотно сжатые губы, нахмуренный лоб. Брюзга с колючим взглядом, преждевременно состарившаяся от постоянных тревог и забот, которой не осталось ничего другого, как только шептаться по углам со своей ненавистной невесткой, леди Рочфорд, замышляя интриги. Лучше бы ей было умереть, когда она родила Елизавету, чем дойти до такого. Он никогда бы не подумал, что будет испытывать жалость к женщине, которая была самым блестящим созданием своего времени. Но сейчас он ее жалел. Она лишилась жизненной энергии, и вместо этого в ней росло отчаяние, словно язва, разъедающая ее душу.
Подходя к теннисному корту, он услышал звуки, доносившиеся с площадки — кто-то в сумерках играл в теннис, — и не удивился, увидев мадам Шелтон, окруженную плотным кольцом поклонников, наблюдавшую за игрой Генри Норриса и Томаса Уатта. Норрис, прекрасно сознавая, что на него устремлены глаза женщины, которая в конце концов вытеснила Анну из его сердца, прыгал так, словно ему снова стало двадцать лет, Уатт же в своей обычной апатии едва утруждал себя игрой, между подачами принимая позу скучающего человека.
— Томас! — преувеличенно громко крикнул Фрэнсис и пришел в восторг, увидев, что молодой человек окончательно отвлекся от игры, упустил подачу и Норрис выиграл матч.
Все обернулись, чтобы посмотреть, кто там пришел, по блеску в глазах Мэдж Фрэнсис понял, что его сногсшибательная внешность — он был весь в черном и щеголял серьгой в ухе, позаимствовав эту манеру у сэра Джона Роджерса, — произвела желаемый эффект.
— Ага, вот и ты, мошенник, — отозвался поэт, — где ты был? Тебя уже два месяца не видно.
— На севере, в моих поместьях, — сказал Фрэнсис с важным видом, — в Кендале и Морсби.
Он все время посматривал на мадам Шелтон, наблюдая за ее реакцией, но было очевидно, что ее вовсе не интересуют его земельные владения, а только его внешность.
— Юный Вестон, — сказал сэр Генри Норрис слегка покровительственным тоном. — У меня не было возможности поговорить с вами днем. Как дела? Как ваша жена?
Жизненный опыт зрелого человека подсказывал Фрэнсису, что последний вопрос задан неспроста.