Замок
Шрифт:
— Вы сейчас почти дословно процитировали мои первоначальные мысли. Я ходила по берегу и думала именно об этом. Но затем поняла, что тем самым я себя утешаю, выдаю желаемое за действительное. Знаете, Рута, существует любовь на всю жизнь, она может затихать, ложиться на дно, но она никогда не исчезает до самой смерти. Между вами именно такое чувство. И сейчас оно снова пробуждается.
— Нет, и еще раз нет, вы заблуждаетесь, Мария, — решительно произнесла Мазуревичуте. — И тем самым совершаете роковую ошибку. Поговорите с Феликсом, он скажет то же самое.
— Уже сказал. Но я не поверила
— Но… — воскликнула Мазуревичуте, вскакивая со стула.
Но было уже поздно, Мария исчезла за дверью. Мазуревичуте снова села на стул. У нее было ощущение, что она проваливается куда-то в бездну.
118
Каманин вдруг почувствовал себя таким опустошенным, каким не чувствовал себя очень давно. То, что он только что совершил, угнетало так сильно, что он не знал, куда себя деть. К тому же не с кем поделиться. Была бы рядом Мария, он в той или иной форме рассказал бы обо всем ей. Но их внезапное отдаление делает это невозможным. Сколько раз он говорил себе: жизнь устроена таким образом, что в какой-то момент все может пойти не так. Она не позволяет человеку быть до конца уверенным ни в одном из его поступков или деяний. Наше маниакальное стремление к предсказуемости ведет часто к тому, что уровень непредсказуемости только вырастает. Мир не может быть стабилен и постоянно устойчив, это противоречит его природе и нужно быть всегда готовым к крутым переменам. Но почему-то всякий раз они нас застают неожиданно.
Каманин вышел из замка, спустился к озеру. У него была надежда на встречу с Марии, но ее нигде не было. Это его удивило, где же она? В замке ее, кажется, нет, на берегу — тоже. Вещи же все в номере, включая чемодан, значит, никуда не уехала. Прямо загадка.
У Каманина мелькнула мысль: а не сделали ли она с собой что-нибудь ужасное? Но он тут же отверг это предположение, у нее совершенно другой характер. К тому же есть сын, требующий много внимания. Иначе есть все предпосылки к тому, что он пойдет по кривой дорожке. Конечно, она сильно обиделась из-за Руты, но это не причина налагать на себя руки. Так что на этот счет можно быть спокойным. А в данном случае это самое важное.
— Феликс! — услышал он позади себя чей-то голос.
Каманин обернулся и увидел Нежельского. Тот быстро шел к нему.
— Я тебя искал, — сказал Нежельский, поравнявшись с ним.
— Нашел, — ответил Каманин. Разговаривать с ним ему сейчас не слишком хотелось. Да и о чем говорить после всего, он не очень ясно представлял.
— Да, нашел. Возможно, после моего признания ты не очень хочешь со мной разговаривать.
— Признание тут ни причем. Я ему не очень удивился.
— Ты знал?
— Нет. Но я догадывался, что кто-то регулярно обо мне доносит, было несколько признаков того. Но я не пытался выяснить, кто конкретно.
—
— Не считал это важным. Доносят, не доносят, я не собирался менять ни свой образ мысли, ни свой образ жизни. Я тогда считал это вообще неизбежным. Такое уж было время. Знаешь, Ваня, власть никогда не жалеет людей, она вынуждает их совершать мерзкие поступки. А мало кто способен противостоять ее напору. Жалко, что этим человеком оказался мой близкий друг. С другой стороны, кому как ни другу доносить на тебя. — Каманин махнул рукой. — Будем считать, что проехали.
Нежельский, словно не веря только что услышанным словам, изумленно посмотрел на Каманина.
— Не думал, что ты так на все отреагируешь. Думал, ты меня проклянешь, разорвешь все отношения.
Каманин задумчиво посмотрел на озеро.
— Скорей всего, некоторое время назад так бы и поступил. Но не сейчас.
— Что же изменилось?
— Почувствовал потребность быть снисходительным. Ты же раскаялся, то есть сам себя обвинил и наказал. Разве этого недостаточно? Или ты почувствовал стремление к мазохизму, чтобы я тебя обвинял, а ты бы каялся и просил прощение. Извини, Ваня, но от меня такого не дождешься. Неси этот крест без самостоятельно. У меня и без того есть, что нести.
— Я, в самом деле, не ожидал, что ты так к этому отнесешься. Мне не хватило твоего осуждения.
— Я так и думал. Присядем, Ваня.
Они сели на поваленное дерево.
— А где Мария? — вдруг спросил Нежельский. — Что-то в последние часы я ее не видел.
— Не знаю, наверное, пошла погулять.
Нежельский удивленно взглянул на Каманина.
— Ничего не понимаю, вы все время были не разлей вода.
— Разве тебе не известно, что людям надо периодически отдыхать друг от друга. Многие браки потому и рушатся, что в них не предусматривается такой порядок. Если на работе обычно дается месячный отпуск для отдыха от нее, то для брака он еще более необходим. Теперь я понимаю, что если бы в свое время предусмотрел такой порядок, может быть, так часто не расставался со своими женами и подругами. Хотя полной уверенности у меня в этом нет.
— Это относится и к Руте? — спросил Нежельский.
Каманин покосился на него.
— Почему ты выделил именно ее?
— Мне казалось, что из всех твоих женщин она идеально тебе подходит.
— Ведь ты ее тоже любил, Ваня?
— Да, — подтвердил Нежельский. — В ней есть что-то такое, что…
— Это уже не имеет значения, — не дал ему досказать Каманин. — Мы никогда не уверенны в том, что это именно и есть то счастье, которое мы искали, когда оно у нас в руках. Только потом это становится ясным. Но уже поздно. И знаешь, это даже очень хорошо.
— Хорошо? — изумился Нежельский.
— Я для себя вывел одну формулу: хорошо все то, что не позволяет останавливаться. И плохо то, что ведет к замедлению и даже остановке. А счастье как раз то, что хочется заморозить. Помнишь: остановись мгновение, ты прекрасно. Но если остановись одно мгновение, то нельзя исключить, что захочется остановись и час, и день, а затем и всю жизнь. Нужно стремиться к счастью, но не дай бог его обрести.
— Но для человека это крайне тяжелая философия. Ты не находишь?