Замороженный мир
Шрифт:
Среди вендов бывшему миражисту было скучно. К пиву и футболу он был равнодушен. Здесь в нем сразу пробуждался бывший библиотекарь. Бегать же по городу за делмэнами и сокрушать носы боевым магам ему поднадоело, тем более что нередко случалось, что и самих сокрушителей поджаривали заживо. Кулак-то летит быстрее заклинания, это верно, но только в том случае, если жертва не заметит тебя первой. Боевые же маги обычно предпочитают угробить двадцать случайных прохожих, чем ошибиться и подпустить к себе хоть одного венда.
И вот однажды Алексей разговорился с парнем из форта Тилля, которого подстерегал совсем
Однако стрелять берсерк не стал. Он был по-своему неплохим, и тоже, кстати, из бывших вендов, так что и в Алексее ощутил родственную душу. Они отправились драться на какую-то крышу, но так и не подрались, потому что по дороге у них завязалась беседа, которая завершилась тем, что они проговорили весь вечер и большую часть ночи.
«Все кругом ложь! Все устраиваются как могут. Но жить-то надо! Надо или не надо?» – повторял собеседник Алексея, и хотя мысль была сама по себе скудненькая, возразить Алексею было нечего. Он и сам рассуждал примерно так же. Жить было надо. С одной стороны, конечно, хотелось приносить миру скорее пользу, чем вред, а с другой – желалось и для себя чего-то, чего не могли дать ни венды, ни миражисты. Свои пять копеек счастья. Алексей, как человек в свое время немало прочитавший, давно подозревал, что мир несовершенен. Миром управляют хитрые бездари, главная цель которых – паразитировать на тех, кто не столь изворотлив.
«Мир, – говорил спутник Алексея, с каждым словом хлопая его по спине и как бы вбивая в него свою идею, – изначально разделен на волков и баранов! Волков меньше, баранов больше, а никакой третьей силы, увы, нет, и поэтому лучше быть волком, чем бараном».
Новый друг Алексея был не последним человеком у ведьмарей. Через несколько дней Алексей был представлен одному из сыновей Тилля, затем самому Тиллю. Глава форта берсерков с минуту молча смотрел на него, потом жирная щека его дернулась, а рука шевельнулась, показывая на дверь. Алексей вышел.
«Ну что? Принял?» – шепотом спросил Кеша Тилль, ожидавший его в коридоре.
«Выгнал!» – сказал Алексей.
«Как выгнал?! Я ж за тебя просил!» – удивился Кеша.
«Ни слова не сказал, только ручкой вот так сделал».
«А щекой дергал? Ну ты даешь! Это он тебе улыбался».
«Мне?»
«Если щекой дернул – значит, ты папе понравился! Ты принят! Вначале, конечно, младшим топорником. А через год, думаю, повысят».
Алексей не знал, верить или нет, но Кеша, похоже, не шутил.
«Через год?» – переспросил Алексей, не зная, зачем об этом спрашивает. Он вообще не был уверен, что хочет к берсеркам, а показываться Тиллю пошел так, без особой цели. Но уже начинал чувствовать, что просто так улизнуть не удастся.
«Раньше года навряд ли. Сам понимаешь, у нас все серьезно. Ну разве что у кого-то из шныров закладку отнимешь. Или в городе зарядную точку обезвредишь!» – сказал Кеша, хлопая Алексея по плечу.
Кеша был малый неплохой и любил протежировать. Его вечно окружали повизгивающие
Так Алексей Гурьев стал младшим топорником. Все же бывший миражист и венд не был свободен от угрызений совести. Он поклялся себе, что вредить шнырам не будет. И убивать никого не будет. К тому же пока у него убивать и не требовали.
Сейчас рядом с Родионом Алексей ощущал себя неуютно. Он уже жалел, что вернулся, соврав командиру четверки, что проследит за шнырами. На самом деле побуждения его были иными. Он собирался, воспользовавшись случаем, рассказать шнырам нечто важное.
Пока все это прокручивалось в мыслях у бывшего венда, Штопочка не сводила с него глаз. Алексею не нравился ее взгляд. А говорят еще, что шныры добрые, что от них исходят волны любви к миру! Ага, по этой девице хорошо заметно. Такая волна любви к миру изойдет, что только успей залечь.
– Как дела в ШНыре? – спросил Алексей, страшась молчания, потому что именно в молчании в людях созревают опасные мысли.
Вопрос явно был не из удачных. Родион отвечать не стал. Штопочка же вложила в шнеппер пнуф и, потянув на себя рычаг, через прицел с интересом посмотрела на Алексея.
– В Арктике бывать приходилось? – поинтересовалась она. – Говорят, красивые есть места!
Алексей притворился, что не расслышал. И напрасно, потому что Штопочка вдруг оказалась рядом и толкнула его в грудь. Спасая лицо от ее окаймленных черной грязью ногтей, Алексей заслонился локтем. Все же он замешкался, и Штопочка успела разодрать ему скулу.
– Да перестань ты, бешеная! Что я тебе сделал? Не драться же с тобой! – крикнул Алексей, угрожающе качнув в руке арбалет, который все еще держал опущенным.
– А ты дерись, дерись! Не ту сторону принял, полицай! Думал, немцы надолго, а они раз – и нету их! Ветром сдуло! И гляди у меня: я тебя запомнила! Если узнаю, что ты хоть пальцем кого из наших тронул, – своими руками прикончу! – Штопочка не говорила, а шипела.
Ее губы потрескались, складки у носа покраснели, а на лбу и щеках была сажа от костра. Эту девушку можно было остановить лишь выстрелом из арбалета.
По щеке Алексея с разодранной скулы текла кровь. Она уже достигла края губ, и теперь он ощущал ее вкус. А Штопочка все наступала. Алексей пятился, ощущая жуть и тоску. В поисках защиты он оглянулся на Родиона. Однако одного взгляда было довольно, чтобы определить, что помогать ему Родион не собирается. Родион показался ему в этот миг не менее страшным, чем Штопочка. Лесное, дикое, злое лицо с воспаленными глазами и светлой щетиной на костистом подбородке.
– Да вы что?! Сбрендили?! А ну назад! Убью! – отчаянно крикнул Алексей, вскидывая свой арбалет. Теперь он целил точно в грудь Родиону, и арбалет в руке его не дрожал.