Замороженный мир
Шрифт:
Он смахнул с экрана Валерию, и ее место сразу заняла вторая по рейтингу девушка. У этой было сложное лицо с опасным изломом бровей и тем выражением, что обещало непростой характер и фокусы, которых от Валерии вряд ли можно было ожидать. Было понятно, что своим «ндравом» она будет полоскать своего избранника как тряпочку и успокоится только на человеке сильном и жестком, который согнет ее в бараний рог. Тут она будет страдать, жаловаться, но внутренне останется довольна.
«Маргарита, 21 год, ищу своего Мастера», – прочитал Родион.
«Мастера» все-таки с большой буквы. Умница! Если ищешь мастера с
Смартфон Рузи завибрировал, и выползло оповещение мессенджера:
Мамуля: Ты хорошо покушал? Желудок больше не болел?
– На, держи! – Родион протянул смартфон Рузе. Пока Рузя подходил, успело выползти еще одно оповещение:
Мамуля: Почему ты молчишь? Ты страдаешь? Знаешь, я поняла, что все дело в кислотности. Давай покажемся Антону Марковичу.
Рузя что-то напечатал, отвечая маме, потом выпрямился и, держа руку на пояснице, жалобно попросил у Родиона:
– Послушай… Научи меня драться!
Родион окинул его оценивающим взглядом.
– Бесполезняк! – сказал он.
– Ну хоть приемы какие-то! – взмолился Рузя.
– Да какие тебе приемы?! Это только новичкам кажется, что есть волшебные приемы, которыми можно всех ронять. Но это до первой больницы, как говорится. Бегай, приседай, отжимайся – больше толку будет.
– А приемы почему нельзя? – огорчился Рузя.
– А на что их вешать, твои приемы? Если жертвы резко агрессивными становятся, их сразу забивают. Так что лучше отжимайся!
– А ты мне помогать будешь?
– Отжиматься? – удивился Родион. – Нет, не буду. Ты уж сам как-нибудь. А мне пора колоть дрова.
– Какие дрова? – озадачился Рузя.
– Никакие. Нужно пробежаться! Из-за твоего смартфона я слишком глубоко нырнул в бездны порока. Ты Штопочку видел?
Рузя завертел головой с такой энергией, что его уши произвели ветер. Искомая девица Штопочка обнаружилась в небе над Копытово, где она тщетно пыталась подстеречь хотя бы одного берсерка. Берсерки узнавали ее издали и близко не совались. Штопочка и для берсерков была легендой, и они по-своему любили ее, никогда не пытаясь издали подбить из мощного арбалета. Если уж биться со Штопочкой, то только честно, один на один. И никак иначе. Берсерки-наездники – не простые топорники Тилля. Это элита, а элита не может без профессиональной чести.
Родион нашел Штопочку, коротко и загадочно переговорил с ней, и оба исчезли из ШНыра. Перед тем как последовать за Родионом, Штопочка подозвала к себе Рузю.
– Присмотри за моим пегом! Кормить-поить не забывай. В денник лишний раз не суйся. Он тебе уши отгрызет! – сказала она, сопроводив свои слова несильным толчком в грудь.
«Спасибо» и «пожалуйста» Штопочка никогда не произносила. Правда, и от
Захватив с собой лишь шнепперы, небольшие рюкзаки и пластиковые бутылки, Родион и Штопочка перемахнули через забор ШНыра и унеслись в лес. Кузепыч, стоявший на пороге сарая-склада, увидел их, рванулся было вдогонку, но уже через два шага остановился.
– Бабка ежика! Опять на несколько дней смылись! – завопил он им вслед.
Исчезали Штопочка и Родион уже не в первый раз. Легкие, неутомимые, как волк с волчицей, они держались бурелома, глухих мест, оврагов. Двигались не бешеным задыхающимся галопом, который заставляет человека уже через несколько километров упасть на землю, а бегом – упорным, неспешным, который может продолжаться часами. Прямая спина, лишь с легким наклоном вперед, подобранный живот. Ноги работали как поршни, с одинаковой частотой, бежали ли они в гору или с горы – только удлинялся или укорачивался шаг.
Родион и Штопочка бежали по лесам, по гарям. Через железнодорожные пути, через вспаханные поля, по выработанным карьерам, опять по лесам. Воду в пластиковые бутылки наливали из ручьев: пить хотелось постоянно. Они бежали по Подмосковью, не имея ни четкого плана, ни карты. Если изначально карта и существовала, она обычно терялась при переправе через реку или болото. Под ногами разлетались трухлявые стволы, давно ждавшие момента, чтобы обратиться в ничто. Изредка вспугивали кабана или встречали в чаще выбеленный череп лося. Бежали Родион и Штопочка по десять-двенадцать часов без перерыва, а однажды, чтобы испытать силы, даже и тридцать шесть часов подряд.
Выбившись из сил, Штопочка и Родион спали на земле, упав прямо в листву и в нее же зарывшись, если было холодно. Костры разжигали редко. Если проводишь ночь у костра, дымом ухитряется пропахнуть не только одежда и волосы, но и кожа. Потом ни в одном поселке нельзя показаться, не вызвав повышенного интереса к своей персоне. Питались гречкой, которую не варили, а лишь замачивали в пластиковых бутылках. Гречка разбухала в холодной воде и за ночь становилась похожей на вареную.
Самое удивительное, что между собой Родион и Штопочка почти не разговаривали. Во всяком случае ничего более значительного, чем «Где вода?» или «Дай ложку, я свою в болоте утопил!». Через три-четыре дня они опять оказывались в ШНыре. Вымотанные, отощавшие, с ввалившимися щеками. Шли медленно, после каждого шага вопросительно приостанавливаясь и словно задавая своему телу вопрос: «Ну что? Будешь стоять или собираешься падать?»
Зато лица у Штопочки и Родиона выражали счастье. Даже где-то с прорывом в блаженство. Это были люди, чуждые всем метаниям и терзаниям. Они больше не задумывались, счастливы ли они, не порывались бросать ШНыр, не проклинали своих золотых пчел и не роптали на судьбу. После таких пробежек Штопочка и Родион с неделю приходили в себя. Радовались, что просто дышат и пьют воду. Постепенно начинали показываться в пегасне и около месяца были примерными старшими шнырами. Штопочка до блеска вычищала Зверя, шерсть которого начинала блестеть и лосниться. Родион ходил в нырки, проверял зарядные закладки и охранные шныровские точки.