Замуж за первого встречного или невеста с сюрпризом
Шрифт:
– Опять же мытье рук. Мне теперь кажется, что я о Борин пиджак их испачкала. Вывозилась в грязи по самые локти, – показываю врачу свою левую ладошку и тяжело вздыхаю. Ведь только вроде наладилось, а я за несколько дней их до того высушила, что даже в кулак пальцы сжимать больно. Кажется, еще чуть-чуть и кожа лопнет.
– А трещины… Я их еще пуще прежнего боюсь. Сегодня поэтому на сеанс и опоздала — крыльцо у больницы хорошенько почистили, а я как выбоину эту на проступи увидела, так и замерла. И, Рудольф Геннадьевич,
– Какой? – хмурится мой врач. И чем больше я душу ему изливаю, тем сильнее седые брови на переносице сводит.
– Я, – перехожу на шепот, будто нас кто-то подслушать может, – стала бояться, что Гриша уйдет. Ну, знаете, с утра на работу отправится и не вернется… И с чего-то решила, что если на полках в гостиной все правильно расставлю… Можно не сомневаться, что к ужину как штык будет. Вчера сорок минут рамки с фотографиями двигала, прежде чем успокоиться смогла. И еще…
– Что еще? – когда молчание мое уж слишком затягивается, доктор мою ладошку жмет. Мол, не волнуйся, я все пойму.
– Еще постоянно на него смотрю. Когда он ужинает, а я, например, посуду мою. Стала на том себя ловить, что мне до того страшно становится, что если не обернусь, не удостоверюсь, что он тут, дальше делами заниматься не смогу.
Ну все, я тряпка! Я готова уже ему в ноги упасть и без устали молить, чтоб Полонский оттаял. Перестал, как призрак, по квартире перемещаться. В полнейшем безмолвии… Ведь единственное, что я от него слышу, это сухое «привет» утром, и безжизненное «спокойной ночи, Стеша», когда за окном уже темнота непроглядная.
– Так что останавливает вас? Почему бы не поговорить?
– Как? – сажусь, ведь за сорок минут поясница моя уже затекла, и еще одну салфетку в мусорную корзину бросаю. – Я разочаровала его, Рудольф Геннадьевич. Все, что он для меня сделал, объятиями Борькиными обесценила.
Идиотка. Иначе не назовешь. Видимо, судьба у меня такая – все самое хорошее в своей жизни терять – детей, друзей, мужей… Какой прок от такой женщины, если она с главной миссией своей не справляется – хранительница очага из меня никудышная.
– Очень просто, Стефания. Всего-то и требуется, набраться смелости и спокойно объясниться. Мне что-то подсказывает, что муж вас поймет. И смятение ваше, и переживания вполне легко объяснимы – развод ни для одного человека легко не проходит. И спустя четыре месяца вполне допустимо сомневаться: а вдруг я ошибку совершаю? А вдруг с бывшем мужем еще что-то склеить смогу?
Как точно он мои мысли прочел! Я ведь после свадьбы Некрасовской до рассвета глаз не сомкнула, пытаясь произошедшее осмыслить.
– Главное, что вы ответ для себя нашли. А то, что не сделали этого сразу, не так уж и страшно, Стефания.
Дай бог. Потому что иначе выздоровления мне не видать. Без Гриши я точно не справлюсь.
Гриша
–
Господи, чего орать-то? Вон, сотрудники даже дела побросали, как сурикаты на восходящее солнце шеи повытягивали и сквозь стекло на нас с другом пялятся!
– Обычный, Рома. И потише давай, мне лишние сплетни ни к чему.
Решил все. Вот как узнал от него, что Зайцев с невестой порвал, так и понял – пришло время Стешу отпустить. Нечего из-за проблем своих девушке жизнь портить…
– А наследство? Ты ведь половину уже потратил!
– Не половину. Четвертую часть, – и, к сожалению, даже она для меня не подъёмна. Поэтому к крайним мерам прибегнуть придется. – Я с Ивановым созвонился. Он готов фирму мою перекупить.
Давно мечтал. Мы ведь ему как кость в горле. Как на рынок вышли, его клиенты к нам перебежали, а кому подобный расклад понравится. Вот и бегает за мной уже год, предлагая очень даже хорошие деньги.
– Он слово дал сотрудников не увольнять.
– Отлично! – опешил Некрасов, едва мимо стула не сел. – Это же дело всей твоей жизни!
– Ну, скажешь тоже! Мне тридцать всего, успею еще не одну кампанию сколотить.
– Да что ты? Чего ж тогда принципам своим изменил и ради того, чтоб на плаву остаться, на поводу у покойной матери пошел? Продал бы сразу и никаких проблем!
Ромка трясущейся рукой из графина в стакан воды наливает и даже извиняться не думает, когда пара капель на документах оседает. Зол он. Как черт. Ведь вместе со мной у истоков стоял, ночами без сна над вывеской трудился, чертовы буклеты по почтовым ящикам распихивал.
– Чего молчишь? – кулаком по столу бьет, и довольно комично при этом выглядит. Куртка ярка желтая, шарф всех цветов радуги небрежно вокруг шеи намотан… не идет ему, в общем, брутала из себя корчить.
– Потому что не о чем уже говорить. И ты можешь радоваться, дождался: признаю, ты был абсолютно прав. Не стоило мне на первой встречной жениться.
А если и так, то влюбляться в нее было совершенно необязательно. А я, похоже, втюрился. По самое не хочу. В глаза ее голубые, в улыбку, от которой кровь по венам быстрее бежать начинает, в разговоры о ерунде, которая с ее уст, как нечто важное звучит…
– Решено. Так что лети в свой Таиланд, в твоей жизни ничего не изменится.
– А ты?
– А я к отцу пойду. Буду сосиски его раскручивать.
Уж он-то точно порадуется. Столько лет мечтал, чтоб я у руля встал. Глядишь, и отношения нормальные восстановим!