Замужняя невеста
Шрифт:
– Иди! Не стой здесь, а то заметят, но умоляю, придумай что-нибудь, спаси меня!
Она тут же спохватилась, развернулась и быстро пошла наверх, не взглянув на удивленного Жана. Он, опомнившись, впрочем, тут же догнал ее и поинтересовался:
– Софи, с тобой что-то случилось? У тебя закружилась голова?
– Пойдем куда-нибудь подальше от чужих глаз, нам нужно поговорить.
И, поддерживаемая рукой товарища, устремилась на верх–нюю палубу, словно старалась сбежать от кошмара, в который попытался ввергнуть ее такой знакомый голос.
Устроились они на краю решетчатой ростры, на которой стояла спасательная шлюпка, наполненная кусками парусины и канатами. Они заметили недовольный взгляд боцмана – видно, это была его святая святых, но, убедившись в своем исключительном праве не обращать внимания на такие мелочи, Соня с Жаном начали разговор.
– Здесь, на судне, мой... соотечественник, – споткнувшись о слово, которое она присвоила бывшему жениху, заговорила Софья.
– Он матрос? – понимающе кивнул Шастейль.
– Он раб.
Некоторое время он молчал, покачивая головой в такт своим мыслям, а потом радостно оживился:
– Мне все ясно, ты хочешь его освободить.
Какой он все-таки наивный. Будто Соне нужно изобразить всего лишь па в веселом танце, а не продумать план, благодаря которому Разумовского можно было бы спасти из рабства...
Всего год с небольшим назад – понятно, почему она все время к этому моменту возвращается! – Соня первым делом бы запаниковала. И решила, что сделать ничего не возможно. Но не то чтобы просто опустила руки, а стала бы метаться без толку, как заполошная курица, выдумывая один проект бестолковее другого.
Теперь домашняя пугливая Соня исчезла навсегда.
Два месяца прожила княжна Астахова с товарищами в доме Арно де Мулена. И все два месяца ушли на то же: постепенное превращение Софьи в другого человека.
В то время как Мари помогала на кухне Жюстену, а Жан с одобрения старого рыцаря занялся лечением жителей поселка, Соня оставалась наедине со старым рыцарем. И ни разу общение с ним не показалось княжне скучным или обременительным.
Ей хотелось, чтобы и Жан при этом присутствовал. Вот чьи рассказы были бы интересны графу Шастейлю! Вот чей пример мог бы вдохновить его на что-нибудь героическое! Но, поймав себя на том, что поневоле начинает менторствовать, Соня с сожалением должна была признать, что в жизни каждый ищет себе своего учителя.
Жану интересно совсем другое. Он стал врачом не случайно, именно в этой работе добился успеха, и именно она приносила ему настоящее удовлетворение.
Сначала молодого врача рыбаки не принимали всерьез. У них была знахарка, а до того знахарь. И всегда старые. Считалось, что лечить могут лишь люди мудрые, накопившие знания за свою долгую жизнь. А этот молодой, городской не знает, как лечить трудового человека.
Но после того как Жан пришил одному из рыбаков разорванное в драке ухо, его признали. И оказалось, что все хотят у молодого – из самой Франции! – доктора лечиться. Тем более что денег он не брал.
Соня же все это время под руководством де Мулена постигала науку защиты от нападения. Без оружия. Если не считать «звездочек», которые в конце обучения командор приказал выковать местному кузнецу, а потом отдал их алхимику, который покрыл металлические штучки раствором серебра.
Собираясь в дорогу, Мари нашила на платье своей госпожи полоску материала вроде маленьких кармашков, под ними для крепости полоску кожи. Из них наполовину торчали серебряные безделушки, на которые мужчины обращали внимание разве что с некоторым интересом – надо же, до чего дошла мода!
Мари упросила, просто умолила Соню, чтобы та тоже научила ее метать «звездочки», но так, чтобы не видел командор. Обычно она сопровождала на занятия с ним Соню и сидела в уголке, сверкая оттуда глазами, но не осмеливаясь подать даже голос. А вдруг господин де Мулен прогонит ее прочь, а его навыки было так интересно познавать. Для нее пусть и на словах.
Конечно, для служанки никто не стал бы покрывать железные штучки серебром, но те, что она тоже заказала кузнецу якобы по просьбе своей госпожи, Мари теперь носила в кармане передника и вдалеке от посторонних глаз метала удивительное оружие в старые тыквы, сваленные Жюстеном у сарая. При этом с удовлетворением отмечала, что у нее это получается даже лучше, чем у обожаемой мадемуазель Софи.
А вот учил драться госпожу Жюстен. Сердце Мари замирало от восторга. Она вспоминала дни, проведенные в приюте, когда «уродину» обижали все, кому не лень, а она могла разве что кусаться и царапаться. Это было вовсе не так страшно, как то, что она могла бы сделать, освой науку Жюстена.
Мари страстно мечтала, чтобы госпожа могла с нею позаниматься. Понятное дело, что видеть – одно, а самой проделывать подобные трюки – совсем другое. Но никто ей занятий не предлагал, а попросить самой – значит выдать себя с головой. Мари подозревала, что мадемуазель Софи могла бы ей отказать. Например, потому, что такому искусству обучают только женщин-аристо–краток, а вовсе не их безродных служанок. И была бы не права, потому что знание Мари хотела обрести вовсе не для себя одной, а чтобы в случае опасности суметь защитить свою госпожу.
Но однажды... О, то, что случилось однажды, Мари потом бережно сложила в копилку своей памяти, как те немногие дары, которые выдавала ей скупая судьба. Однажды, когда она, как обычно, помогала Жюстену на кухне, он вдруг спросил ее:
– Завидуешь своей госпоже?
Мари не сразу поняла, о чем он ее спрашивает, потому что, конечно же, не могла госпоже завидовать. Просто любила ее без памяти и желала ей счастья.
Но Жюстен, поняв ее возмущение, уточнил:
– Тоже хотелось бы научиться борьбе?
– Хотелось, – призналась Мари и поторопилась тут же оправдаться: – Разве я для себя этого хочу? Кто сможет, кроме меня, защитить ее сиятельство, если нет рядом с нею ни мужа, ни брата, ни другого какого мужчины, достаточно сильного и опытного?
– Я смогу тебя обучать, – сказал Жюстен, – но тайно. Боюсь, командор будет против. Да и твоя госпожа не слишком довольна. Мы станем делать это, когда господа заснут.
– Но тогда вы не будете высыпаться, – робко заметила Мари.
– Мне давно уже хватает для сна четырех часов, – сказал Жюстен.