Занавес молчания
Шрифт:
То, что сказал Шерман о Клейне, Фолкмере и Диане, Ника выслушала не очень внимательно – ей важнее были слова о нем самом, о его миссии. Она вспомнила их давний разговор.
– Однажды ты рассказал мне как пример… О катастрофе с космическим кораблем, о том пассажире, что остался в шлюзе без кислорода… Теперь все иначе. Теперь ты спас того, кто был в шлюзе.
Лицо Шермана омрачилось. Он отвернулся от Ники, зачем-то переставил тарелку на столе.
– Нет, – проговорил он медленно. – Того – нет. Но, может быть, другим людям здесь, на Земле, повезло больше.
– Может быть, повезло?! –
– Нет, Ника, нет. Никого и ни от чего я не избавил. Космос велик… Огромен! Сейчас и ты знаешь, что земная цивилизация не одинока. Ежесекундно во Вселенной происходят миллиарды событий. Некоторые из них прямо влияют на события на Земле, как падение того корабля-странника с эллонами. Другие влияют не так явно или только могут повлиять, если сами люди… В этом все дело, Ника! Кого и от чего могу избавить я или кто-то еще? Каждый из нас попросту старается лучше сделать свою работу, иногда с большим успехом, иногда с меньшим. Но только сами люди, все вместе… Их объединенное сознание может проложить дорогу, способно избежать угроз настоящего и будущего, космических и земных – или неспособно.
Ника снова придвинулась ближе к Шерману:
– Все это для меня слишком сложно. Вселенная, космос, взаимосвязи… Я обычная девушка, которая видела, что ты сделал.
– Ну да, видела, – сказал Шерман с полуулыбкой. – По телевизору. Отсиживалась в безопасном месте и вполглаза следила за трансляцией: а что это он там делает?
– Да ну тебя! – Губы Ники прижались к губам Шермана, и она прервала поцелуй лишь для того, чтобы произнести еще несколько слов. – Давай оставим космос в покое. Мы здесь. Разве этого мало?
Шерман поцеловал ее в ответ и вдруг отстранился, как будто неожиданно вспомнил о чем-то.
– О, Ника… Я же не запер машину!
– Какие пустяки… Неужели тебя расстроит, если ее и уведут?
– Но это не моя машина. Она принадлежит моим друзьям, и я должен вернуть ее.
Он поднялся с дивана, сунул руку в карман и достал ключи.
– Дай ключи мне, – попросила Ника. – Я спущусь и запру машину.
– Нет, там еще надо настроить хитрую сигнализацию… Я сделаю это сам.
Легко, мимолетно он прикоснулся рукой к ее щеке, и столько грусти было в этом прикосновении, что сердце Ники замерло, переполняясь этой грустью. Без труда Ника могла бы придумать повод спуститься вместе с Шерманом, могла пойти с ним и без всякого повода. Но она не придумала и не пошла. Она даже ничего не сказала. Он вышел в прихожую; хлопнула дверь.
Долго, долго Ника смотрела ему вслед. Она не ждала. Она знала, что он не вернется.
Эпилог
ДОЖДЕВОЙ ПЕС
1
5 сентября 2001 года
Монотонный шум дождя за окном усыпил Нику. Она много работала и очень устала, а тут еще этот дождь… Она прилегла на диван, чтобы отдохнуть, но почти сразу уснула и спала крепко до тех пор, пока ее не разбудил телефонный звонок.
Кто бы там ни был, отвечать не хотелось. Ника повернулась лицом к стене, но телефон трещал снова и снова. Настойчиво кто-то домогается… Со вздохом
– Алло, – сонно пробормотала она.
– Алло, Ника?
– Я слушаю…
– Ника, это Максим Радецкий. Не забыли меня?
Остатки сна мигом испарились. Не забыла ли она Максима Радецкого? Конечно же забыла. Кому приятно помнить о человеке, представляющем собой самую гнусную разновидность вора, крадущем чужие мысли и чувства? О человеке… Да нет, не о человеке – о мрази слишком ничтожной, чтобы страдать в Темной Зоне, но отправлявшей туда других, настоящих людей? Она забыла… А он, оказывается, жив. Ну надо же!
Вот именно такую фразу она и произнесла в телефонную трубку:
– О, вы еще живы… Ну надо же!
– Вы не рады меня слышать?
– Почему же, рада… Рада вам сказать, что сейчас побегу на кухню и выпью много-много холодной воды.
После паузы, в которой угадывалось недоумение, прозвучал осторожный вопрос:
– Зачем?
– Затем, что меня тошнит от вашего голоса, и я хочу, чтобы меня поскорее вырвало. Затем, что вы – подонок, и я жалею о том, что пыталась спасти вашу жизнь. И вот еще что. Доказательств вашей подлости у меня нет… Пока нет, но, надеюсь, они вскоре найдутся у других людей. Напрасно вы напомнили мне о себе, теперь уж я о вас не забуду. Порядочный человек в такой ситуации покончил бы с собой, так ведь то порядочный. Впрочем, как бы мог он очутиться на вашем месте?! А вам остается только бежать от позора куда глаза глядят. Беги, кролик, беги!
В последние слова Ника вложила столько презрения, что ошеломленный и растерявшийся Радецкий жалко залепетал:
– Ника, я не понимаю… Вам что-то наговорили обо мне, это все неправда… Нам надо встретиться, я вам все объясню… Я вам все…
Ника швырнула трубку, схватила носовой платок и вытерла ладонь так тщательно, словно телефонная трубка, которую она держала, была покрыта мерзкой пачкающей слизью. И отправилась на кухню – правда, не пить холодную воду, а заваривать чай.
И тут позвонили в дверь.
Ника поставила полный чайник на конфорку, зажгла газ и поспешила в прихожую. Она открыла дверь без опаски – давно миновали времена, когда дверной звонок мог повергнуть ее в состояние, близкое к панике. Наверное, она стала теперь даже слишком беспечной – ведь мало ли кто может явиться к одинокой девушке? Но Ника ничего и никого не боялась, в глубине души она была уверена, что ничего плохого не случится с ней. Была ли эта уверенность ее собственной или какие-то иные силы отвечали за нее? Ника не задавала себе таких вопросов, зная, что ответа не найдет. Она просто открыла дверь.
За порогом стояла собака. Обыкновенная большая дворняга коричневой масти, насквозь промокшая под дождем, с умными грустными глазами. Собака как собака – судя по форме ушей, отдаленный потомок сеттера или спаниеля, сохранивший еще примесь благородной крови.
Увидев эту собаку, Ника машинально взглянула на лестничную клетку, чтобы посмотреть, кто нажал кнопку звонка – ведь не собака же. Но лестница была пуста. Что ж, это легко объяснить. Кто-то проходил мимо, решил помочь ждущей перед дверью собаке, позвонил и пошел дальше своим путем. Наверное, так.