Занавес опускается: Детективные романы
Шрифт:
Он вел себя точно так же, как перед камерой, и Тим почувствовал непреодолимое желание засвистеть мелодию «Несите ваши беды». Тем не менее он поспешил сказать:
— Эти рассуждения не так уж и необоснованны, как может показаться на первый взгляд. Мы с Джемаймой спорили по поводу алиби, что неминуемо повлекло за собой предположение об этом цветочном специалисте.
— Понимаю, — промычал Дейл, не спуская с Джемаймы глаз. — Похоже, мы снова взялись за старое. К тому же эта тема не из приятных, верно?
— Уверена, что вы правы, — холодно заметила Джемайма.
— Милая девочка! — воскликнул Дейл и похлопал ее по плечу.
Тим пробормотал
— Господи, ну и отвратительный тип! Чего стоит эта его игра в свойского парня! Эта отталкивающая приторность! Эта дутая доброжелательность! — Он наклонился над девушкой, склонил голову набок: — Милая девочка, — сказал он елейным голоском и похлопал ее по плечу. Получилось очень похоже.
Джемайма оценила его актерские способности и даже развеселилась.
— Разумеется, я вовсе не думаю, что мы путешествуем в обществе убийцы. Это я так… А теперь пойдем побеседуем с мистером Всезнайкой.
Мистер Мэрримен бушевал. Он только что обнаружил книгу «Поэзия елизаветинских времен», которую Джемайма оставила на своем кресле, и теперь читал целую лекцию на тему поэзии елизаветинских времен. Разумеется, ее автор — большой авторитет, но мистер Мэрримен ни в коем случае с ним не согласен. В дискуссию оказались втянутыми Аллейн, отец Джордан и мисс Эббот, в то время как мистер Макангус и мистер Кадди оставались в сторонке и наблюдали за происходящим, первый с восхищением, второй со своим обычным видом невежественного превосходства.
Джемайма и Тим присели на палубу, и мистер Мэрримен взглянул на них так, словно они опоздали на занятия, хотя и по уважительной причине.
— Я самым искренним образом не могу понять, как вы можете ставить «Герцогиню Амальфи» выше «Гамлета» и «Макбета», — говорил отец Джордан.
— Или почему у Шекспира вы выше всего ставите «Отелло»? — пролаяла мисс Эббот.
Мистер Мэрримен полез в карман за своими таблетками, при этом желчно заметив, что бесполезно говорить о критериях вкуса, когда у большинства отсутствуют даже его элементарные зачатки. Засим он преподнес своей беспокойной аудитории сравнительную характеристику «Гамлета» и «Макбета». «Гамлет», — сказал он, — противоречивый, неубедительный и чрезвычайно многословный перепев немецкой мелодрамы. Не удивительно, что сам Гамлет все никак не мог принять решения — его создатель отличался куда более нерешительным характером. «Макбет» же попросту бестолковый просчет. Отбросим в сторону язык — и что останется? Скучное, невежественное описание катастрофической неудачи. После чего мистер Мэрримен швырнул в рот содовую таблетку.
— Я совсем ничего не знаю о Шекспире… — начал было мистер Кадди, но его слабый голосок вряд ли мог соперничать с громоподобным гласом мистера Мэрримена.
— Хорошо хоть, что вы в этом признаетесь, — гремел он. — Позвольте мне дать вам совет не ломать мозги над «Макбетом».
— И все равно шекспировского языка не зачеркнуть, — возразил Аллейн.
— Я что-то не помню, чтобы высказывал предположение, будто этот тип не владел словарем, — парировал мистер Мэрримен. Он принялся восхвалять классическое построение «Отелло», атмосферу неизбежности, которой проникнута «Герцогиня Амальфи» Уэбстера [18] . В самом конце своей лекции он заявил, что уважения заслуживает финальная сцена из «Лира».
18
Джон Уэбстер — английский драматург эпохи Возрождения. Его пьесы полны психологических ужасов и «душевной черноты».
Вдруг в разговор с неожиданным жаром ввязался мистер Макангус.
— Что касается меня, то, мне кажется, «Отелло» почти испорчен этим эпизодом в самом конце, когда Дездемона оживает, разговаривает, а потом, как вы знаете, умирает. Женщина, которую задушили насмерть, разговаривать не сможет. Это нелепица.
— А что на этот счет думает медицина? — спросил Аллейн у Тима.
— Патологическое правдоподобие в данном случае неуместно, — вмешался мистер Мэрримен. — Здесь необходима условность. С художественной точки зрения крайне необходимо, чтобы Дездемону задушили и чтобы после этого она еще кое-что сказала. Вот она и заговорила.
— Все равно давайте послушаем мнение знатока, — сказал Аллейн и обратил взгляд на Тима.
— Я бы не сказал, что это абсолютно исключено. Разумеется, физическое состояние Дездемоны не может быть досконально передано актрисой — в первую очередь возмутились бы мы, зрители. Скорей всего, все дело в том, что он задушил ее не сразу, так что на какое-то мгновение она могла прийти в себя и заговорить.
— Но позвольте, доктор, — раздался робкий голосок мистера Макангуса. — Я ведь сказал «в том случае, если задушили насмерть». Насмерть, понимаете?
— А разве где-то в тексте говорится, что Дездемона задохнулась сразу? — вмешалась в разговор мисс Эббот.
— «В тексте»! В каком таком тексте, позвольте у вас спросить? В котором? — Мистер Мэрримен набросился сразу на всех издателей Шекспира. За сим последовало чрезвычайно догматическое заявление по поводу сценической интерпретации Шекспира. Единственной приемлемой интерпретацией его пьес, по мнению мистера Мэрримена, было сценическое решение самих елизаветинцев. Пустая сцена. Актеры — мальчики. Оказывается, мистер Мэрримен сам ставил в своей школе пьесы в таком решении. Далее он преподнес им лекцию о сценической дикции, костюмах, гриме. Взгляд мистера Макангуса потускнел. Отец Джордан слушал со смиренным видом. Мисс Эббот проявляла явные признаки нетерпения. Джемайма смотрела в пол, Тим смотрел на Джемайму. Аллейн тоже скучал, однако ему удалось сохранить видимость уважительного внимания.
Он не упускал из поля своего зрения мистера Кадди, который сидел с видом человека, отказавшегося от принадлежавшей ему по праву добыче. В ходе дискуссии стало ясно, что у мистера Кадди на этот счет имеются свои соображения.
— Право же, очень забавно, что разговоры так и вертятся вокруг задушенных дам, — начал он своим антимузыкальным голосом. — Миссис Кадди уже указывала на этот факт. Она считает, что это просто совпадение.
Мистер Мэрримен открыл было рот, но тут зазвучал взволнованный голос Джемаймы:
— Как все отвратительно! Как я все ненавижу!
Тим сжал руки девушки в своих.
— Прошу прошения, но для меня не имеет ни малейшего значения, как умирала Дездемона. «Отелло» не история болезни, — сказала Джемайма уже спокойней. — «Отелло» — трагедия простоты и… величия человеческого сердца, разбитого ничтожным приспособленцем. Так, по крайней мере, считаю я. Надеюсь, каждый может высказать свое мнение, верно?
— Ну конечно же. А главное то, что вы абсолютно правы, — искренне сказал Аллейн.