Занавес

Кристи Агата

– Должно быть, у вас очень интересная работа.

– Что?

– Я сказал, что у вас, должно быть, интересная работа.

– Только примерно для полудюжины людей. Для всех других она чертовски скучна. Возможно, они правы. Во всяком случае… – Он откинул голову, расправил плечи, и я вдруг увидел его в истинном свете – это был сильный и мужественный человек. – Во всяком случае, теперь у меня есть мой шанс. Боже мой, мне хочется кричать! Сегодня со мной связались люди из министерства. Вакансия все еще открыта, и я ее получил. Я отбываю через десять дней.

– В Африку?

– Да.

Это потрясающе.

– Так скоро. – Я был слегка шокирован.

Он пристально взглянул на меня.

– Что вы имеете в виду – скоро? О! – Его чело прояснилось. – Вы хотите сказать – после смерти Барбары? А почему бы и нет? Нет нужды притворяться, что ее смерть не была для меня величайшим облегчением. – Казалось, его позабавило выражение моего лица. – Боюсь, у меня нет времени на соблюдение условностей. Я влюбился в Барбару – она была прехорошенькой девушкой, – женился на ней и разлюбил ее примерно через год. Думаю, что у нее это произошло еще быстрее. Она во мне, конечно же, разочаровалась. Барбара думала, что сможет повлиять на меня. Но она не смогла. Я упрямый эгоист и делаю то, что мне хочется делать.

– Но вы отказались ради нее от этой работы в Африке, – напомнил я ему.

– Да, однако по чисто финансовым соображениям. Я взял на себя обязательства обеспечивать Барбаре тот образ жизни, к которому она привыкла. Если бы я уехал, это означало бы, что она будет весьма стеснена в средствах. Но теперь… – он улыбнулся совершенно откровенной, мальчишеской улыбкой, – все обернулось удивительно удачно для меня.

Меня покоробило. Правда, многие мужчины, у которых умирают жены, не сходят с ума от горя, и все об этом так или иначе знают. Но Франклин высказался слишком уж откровенно.

Он увидел выражение моего лица, но это его, по-видимому, не обескуражило.

Я резко выговорил:

– И вас совсем не удручает, что ваша жена покончила с собой?

Он задумчиво сказал:

– Я не верю, что она действительно покончила с собой. Весьма маловероятно…

– Так что же, по-вашему, произошло?

Франклин прервал мои дальнейшие расспросы, холодно ответив:

– Я не знаю. И не думаю, что… что хочу узнать. Понимаете?

Я посмотрел на него в упор. Он спокойно выдержал мой взгляд.

– Я не хочу знать, – повторил он. – Меня это не… не интересует. Ясно?

Мне было ясно – но я этого не одобрял.

III

Я не знаю, когда именно заметил, что Стивена Нортона неотступно гложет какая-то мысль. Он был очень молчалив после следствия, а когда все закончилось и миссис Франклин похоронили, он все еще ходил глядя себе под ноги и наморщив лоб. У него была забавная привычка ерошить свои седые короткие волосы, так что они становились дыбом. Нортон делал это бессознательно, в глубокой задумчивости. Он рассеянно отвечал на вопросы, и в конце концов до меня дошло, что он определенно чем-то встревожен. Я осторожно осведомился у Нортона, нет ли у него плохих известий, но он поспешно отверг это предположение. Таким образом, эта тема оказалась закрыта.

Но несколько позже он попытался неловко, окольными путями выведать мое мнение.

Слегка запинаясь, как всегда, когда он говорил о каких-то серьезных вещах, Нортон принялся излагать некую историю, связанную с этической проблемой:

– Знаете ли, Гастингс, ужасно просто рассуждать о том, что правильно, а что нет, но, когда доходит до дела, все гораздо сложнее. Я имею в виду, можно наткнуться на что-то… что-то, не предназначенное для вас, – чисто случайно, – причем лично вы не можете этим воспользоваться, а между тем это может оказаться ужасно важным. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Боюсь, не совсем, – признался я.

Чело Нортона снова избороздили морщины. Он опять запустил руки в волосы, и они забавно взъерошились.

– Это трудно объяснить. Предположим, вы по ошибке распечатали частное письмо – да, что-то в таком роде, – письмо, предназначенное для кого-то другого, и начали читать, потому что считали, что оно адресовано вам. И прочли что-то, чего не должны были читать, прежде, чем поняли. Так бывает, знаете ли.

– О да, конечно бывает.

– Ну так вот, я хотел сказать, что в таком случае делать?

– Да… – Я задумался. – Полагаю, вам нужно прийти к этому человеку и сказать: «Я ужасно виноват, но вскрыл его по ошибке».

Нортон вздохнул и сказал, что все не так просто.

– Видите ли, вы могли прочитать что-то компрометирующее, Гастингс.

– Вы имеете в виду то, что скомпрометировало бы другого человека? Я полагаю, вам надо было бы притвориться, будто вы ничего подобного не успели прочесть, так как вовремя обнаружили свою ошибку.

– Да. – Нортон произнес это после небольшой паузы. Казалось, он пока что не пришел к решению, которое его удовлетворило бы. Он сказал довольно задумчиво: – Хотелось бы мне знать, что я должен делать.

Я заметил, что не вижу, что еще тут можно сделать.

Нортон ответил, все еще озадаченно хмуря брови:

– Видите ли, Гастингс, это еще не все. Предположим, то, что вы прочли, это… это… словом, весьма важно для кого-то другого.

Я потерял терпение.

– В самом деле, Нортон, я не понимаю, о чем идет речь. Нельзя же все время читать чужие письма, не так ли?

– Нет, нет, конечно же нет. Я не это имел в виду. Да и вообще, это было не письмо. Я сказал это просто для примера, чтобы объяснить. Естественно, все, что вы увидели, услышали или прочли… случайно, вы будете держать в секрете, если только…

– Если что?

Нортон медленно выговорил:

– Если только это не то, о чем вы должны сказать.

Я взглянул на него, внезапно заинтересовавшись. Он продолжал:

– Послушайте, представьте себе, что увидели что-то через… через замочную скважину…

Замочные скважины сразу вызвали у меня в памяти Пуаро! Нортон продолжал мямлить:

– Я имею в виду, что у вас была причина заглянуть в скважину – допустим, ключ не поворачивался, и вы заглянули, чтобы узнать, что там мешает… или у вас была какая-то другая причина, и вы никак не ожидали увидеть то, что увидели…