Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев
Шрифт:
Иногда может показаться, что изменения, внесенные писателем в историю, взятую им из жизни, не так уж существенны. Но, вглядевшись в произведение чуть пристальнее, чуть внимательнее сопоставив основные перипетии его сюжета с реальной историей, от которой писатель отталкивался, мы неизменно убеждаемся, что, оттолкнувшись (именно оттолкнувшись) от того или иного жизненного факта, писатель, как правило, уходит от него очень далеко.
И тут возникает естественный вопрос: зачем он это делает?
ИЗ СТАТЬИ Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО "О ПОЭЗИИ"
К
Выберите связное и правдоподобное событие и расскажите его так, как оно было на самом деле, если ваш выбор будет недурен (а это так легко!), то ваша не переделанная из действительности повесть будет лучше всякой переделанной "по требованиям искусства", то есть обыкновенно по требованиям литературной эффектности.
Итак, если верить Чернышевскому, все писатели, сколько их ни было за тысячелетия существования мировой литературы, все до одного - поступали неправильно, пересказывая или изображая взятую из жизни историю не так (или не совсем так), как она происходила в действительности. Поступали же они так по причинам (опять-таки если верить Чернышевскому) крайне несерьезным: "по требованиям литературной эффектности".
На самом деле это, конечно, не так.
Весь опыт мировой литературы показывает, что изменять, деформировать, обогащать своей фантазией реальный факт, превращая его в художественный сюжет, писателя побуждают вовсе не соображения "литературной эффектности", а совсем другие, неизмеримо более важные и глубокие причины.
Чтобы понять, как и почему это происходит, нам придется провести еще одно, совсем уже детективное, расследование, которое лучше всего опять поручить таким испытанным мастерам этого дела, как Шерлок Холмс и доктор Уотсон.
РАЗГАДКА ТАЙНЫ ТРЕХ КАРТ В ПОВЕСТИ
А. С. ПУШКИНА "ПИКОВАЯ ДАМА"
Расследование ведут Шерлок Холмс и доктор Уотсон
Тяжело вздохнув, Уотсон отложил в сторону тяжелый том Пушкина и задумался.
– Вы явно чем-то недовольны, мой друг, - тотчас откликнулся на этот жест проницательный Холмс.
– Я заметил, что вчера весь вечер, да и сегодня все утро вы читали "Пиковую даму". Неужели эта пушкинская повесть вам не понравилась?
– Как вы можете так говорить, Холмс!
– возмутился Уотсон.
– Не просто понравилась! Я испытал истинное наслаждение!
– Лицо ваше, однако, говорит о другом. Итак? Что повергло вас в такое уныние?
– Повесть Пушкина прекрасна. Но конец ее действительно нагнал на меня жуткую тоску. Мне жалко Германна.
– Если я вас правильно понял, вам больше пришелся бы по душе счастливый конец?
– Само собой. А вам разве нет?
Не отвечая на этот прямой вопрос Уотсона, педантичный Холмс уточнил:
– Стало быть, вы полагаете, что повесть Пушкина только выиграла бы, если бы Германн в ее финале получил то, о чем мечтал?
– Ну разумеется!
– воскликнул пылкий Уотсон.
– Счастливый конец
– Н-да... Но Пушкин, очевидно, думал иначе. В противном случае он ведь не стал бы так радикально менять подсказанный ему сюжет.
– А он разве его изменил?
– Ну конечно, - кивнул Холмс.
– На замысел этой повести Пушкина натолкнула история. Даже не история, а анекдот. Очень короткий. Впрочем, прочтите сами.
Холмс достал с полки какую-то старую, судя по всему, довольно давно изданную книгу, раскрыл ее на заранее заложенной странице и протянул Уотсону.
ИЗ КНИГИ П. И. БАРТЕНЕВА - "РАССКАЗЫ О ПУШКИНЕ,
ЗАПИСАННЫЕ СО СЛОВ ЕГО ДРУЗЕЙ"
Молодой князь Голицын рассказал Пушкину, что однажды он проигрался в карты и пришел просить денег к своей бабке, княгине Наталье Петровне Голицыной. Денег она ему не дала, а дала три карты, назначенные ей в Париже Сен-Жерменом. "Попробуй", сказала бабушка. Внучек поставил карты и отыгрался.
– Как видите, - сказал Холмс, убедившись, что Уотсон дочитал этот отрывок до конца, - в истории, которую юный князь Голицы рассказал Пушкину, конец был самый счастливый. Совсем в вашем духе. Но Пушкина этот счастливый конец почему-то не устроил. Как вы думаете, Уотсон, почему?
– Тут даже и думать нечего!
– пожал плечами Уотсон. Ему, видимо, показалось, что так будет... Ну как бы это сказать... эффектнее, что ли... Вот он и напридумывал всяких ужасов, накрутил разной мистики... Смерть старой графини... Явление ее Германну с того света... Ну и, разумеется, месть... Это ведь она в отместку Германну обманула его и подсунула другую карту - пиковую даму вместо туза...
– Поздравляю вас, друг мой!
– сказал Холмс, слушавший этот запальчивый монолог Уотсона с обычной своей иронической усмешкой.
– Вы проявили поистине необыкновенную эрудицию. Я, признаться, не ожидал, что вы читали Чернышевского...
– Какого еще Чернышевского? Я понятия не имею ни о каком Чернышевском!
– Николай Чернышевский - это знаменитый русский критик и теоретик искусства. Он утверждал, что писатели напрасно изменяют по своему произволу сюжеты, которые берут из жизни. И точь-в-точь, как вы - ну прямо слово в слово, - предположил, что делают они это, как он выразился, "для литературной эффектности".
– Клянусь вам, Холмс, что я знать не знаю никакого Чернышевского! приложил руку к сердцу Уотсон.
– Не клянитесь, друг мой, не клянитесь. Я вам верю.
– Однако, - вдруг приободрился Уотсон, - если моя мысль совпала с суждением столь знаменитого человека, да к тому же еще и специалиста... Не кажется ли вам в таком случае, что эта моя мысль не так уж и глупа?
– Посмотрим, - уклонился от прямого ответа на этот щекотливый вопрос Холмс.
– Это выяснится в ходе нашего расследования. Пока же я только могу сказать, что у Чернышевского были на этот счет одни соображения, а у вас, насколько я понимаю, - совершенно другие. Вам стало жаль беднягу Германна...