Заноза Его Величества
Шрифт:
— Здесь были первыми, — улыбнувшись взывавшим ко мне слева, поворачиваюсь я направо и, нечаянно зацепившись за уголок, сталкиваю с блокнота карандаш. — Чёрт! То есть Орт, — наклоняюсь я, чтобы его поднять, но чья-то рука уже к нему потянулась.
Вот честно, до этой секунды я даже не знала, что так бывает, и уж точно ни за что не поверила бы, что произойдёт со мной, но в то мгновенье, когда наши руки встречаются, моя, нет, Катькина и Дамиана, этот мир перестаёт существовать.
Он потерял всё: звук, движение, краски. Он замер, обесцветился, затих. Или это я вдруг ослепла,
На самом деле, конечно, прошло не больше пары секунд до того, как взяв свой карандаш, я его испуганно поблагодарила. И никто этого даже не заметил: как встретились наши взгляды, как остановилось моё сердце, как замерло дыхание в груди. Никто, кроме одного человека, нырнувшего вместе с нами в это сумасшествие и явно заметившего всё.
— Простите, — резко отворачиваюсь я от Дамиана, пытаясь справиться с зашкаливающим пульсом, стараясь сдержать дрожь в голосе. — Что вы спросили, господин Тюсси?
— Думаю, на сегодня Её Милости хватит вопросов, — звучит ледяной голос Его Величества, заставляя всех замолчать. — Миледи устала и присоединится к нам в следующий раз, чтобы ознакомится с первыми результатами.
— Господа, с вами было очень приятно общаться, — поднявшись, кланяюсь я. —Ваше Величество, — приседаю в поклоне и с ужасным чувством вины в смятении покидаю зал.
До выхода меня провожает Барт, но потом он почему-то отстаёт.
Мне не хватает воздуха, меня убивает корсет, меня душат бусы, когда, привалившись к колонне, я пытаюсь глубоко вздохнуть и дёргаю проклятую нитку жемчуга.
«Чёртова Катька! Чёртов проклятый Фогетт! Чёртовы бусы!» — упираюсь я затылком в холодный мрамор, когда тонкая нитка рвётся и жемчужины разлетаются по полу.
— Твои покои с другой стороны, — идёт он прямо по рассыпанным бусинам и останавливается передо мной.
— Чёртов топографический кретинизм, — даже боюсь я на него смотреть.
— Проводить тебя в сою комнату? Или, может, сразу в покои Дамиана? — упирается он руками в колонну у меня над головой, и теперь уже от его близости мой пульс разгоняется вновь.
— Гош! — задираю я голову.
— Даш? — усмехается он, сверля меня потемневшими глазами. — Или сейчас в тебе больше от Катарины?
— А тебе кого больше хочется?
— Тебя, — задирает он юбку.
И не щадит ничего. Ни моё тело, ни одежду, ни чувства.
Терзает губы, разрывает корсет, стискивает грудь. И пока я нетерпеливо расшнуровываю его брюки, до боли, до стона стискивает набухшие соски. Ещё покусывает их, не в силах оторваться, а потом рывком приподняв, насаживает меня на себя. Грубо, безжалостно, жестоко. Заставив вскрикнуть, со всей дури, на всю длину.
И, наверно, не желай я его сейчас так же сильно, я бы наверно, взвыла от боли. Но, чёрт, с какой же ненасытностью я принимаю
Но нам всё равно. Нам настолько всё равно, что мы закончили бы, что начали, сбегись сейчас сюда весь замок. В присутствии слуг, членов Совета, самих богов мы сделали бы это всё равно. Потому что сила, что соединила нас через миры, сильнее, чем жизнь, безумнее, чем страсть, отчаяннее, чем смерть. Эта сила — любовь.
— Твою же мать! — сотрясает его в последних конвульсиях, когда его дрожащие руки, стискивают меня так, что у меня, кажется, хрустят кости.
— Полегчало? — уронив голову на его шею и шумно выдохнув пару раз, вцепляюсь я зубами в его шею.
— А-а-а! — вскрикивает он. — А это ещё за что?
— За то, что ты трахнул Катарину, гад!
И что бы он мне ни говорил, а всё равно и ревновал, и был на Катьку обижен. Но, кажется, только что отомстил им обоим, в чём никогда мне не признается, и у него, наконец, отлегло.
— Правда? — заходится он в смехе, опуская меня на пол. — Прости, не заметил разницы.
— Всё равно гад, — одёргиваю я юбки.
— А ты всё равно великолепна, — застёгивает он штаны. — И орала так, что у всей охраны, наверно, стояк.
— Какой ты продуманный, — наклоняюсь я собрать рассыпанные бусы. — Охрану выставил.
— Оставь это, — тянет он меня к себе, а потом поднимает на руки. — Донесу тебя до твоей комнаты, а то опять заблудишься.
— А покои Дамиана далеко? — оглядываюсь я, усмехаясь.
Но сейчас ему точно глубоко плевать на Дамиана. На Совет. На осень. На зиму. Он счастлив. И так же, как и я, находится в той параллельной реальности, где есть он и я, и где ничто не может нам помешать всегда быть вместе.
В реальности, которую мы так хотели бы создать.
Глава 57
Так в Полынном Королевстве по мановению руки моего короля и закипела работа.
Всё закрутилось, завертелось, понеслось.
Застучали молотки плотников. Помчались во все стороны гонцы с указами. В столицу потянулись подводы с провизией, стройматериалами, тканями. И если поначалу простой люд как обычно раскачивался, отмахивался, возмущался. То, когда пожелтели первые листья, даже у самых недоверчивых не осталось сомнений — зиме быть. И каждая лавчонка получила государственный заказ. И каждый захудалый домишко начал готовиться к зиме.
Как во всём этом чувствую себя я?
«Счастливой, — пишу я в своём многофункциональном блокноте.
Нужной, главной в его жизни, любимой.
Каждый день он умудряется наполнять этот большой каменный дом светом, нашу постель — теплом, а мою жизнь смыслом».
Но, захлопывая книжечку, вопросительно стучу пальцами по столу.
Только что-то стало не так.
А теперь ещё раз, не для протокола: Как во всём этом чувствую себя я?