Заноза Его Величества
Шрифт:
Примерно так, когда на работе цейтнот, а ты сидишь и складываешь «косынку».
Не потому, что нечего делать. Не потому, что не знаешь, что делать. А потому, что этот чёртов пасьянс никак не сходится, и ты всё думаешь: ну вот сейчас-сейчас, вот ещё разочек. А я думаю: у меня ещё есть время, мне просто нужен ещё денёк.
Но время идёт, а ничего не меняется. Не меняется в моём пасьянсе. Хотя каждый день к вечеру я буквально валюсь с ног. Все чего-то от меня хотят, куда-то вызывают, что-то спрашивают. Спорят. Требуют. Настаивают.
И
В счастье, которое самозабвенно, отчаянно, с полной самоотдачей дарит мне мой король, превращая каждый день в сказку.
Задушевными беседами до утра. Пробуждением на его плече. Лепестками роз в ванной. Дикими скачками на лошадях на перегонки. Посиделками у ночного костра. Историями из своего детства. Скабрёзными байками из своих боевых походов.
Любая блажь, что только приходит в мою больную голову — для него повод меня побаловать.
И так легко живётся в этом беззаботном счастье, что, кажется, оно никогда не закончится.
Так оно правильно, просто, бесконечно…
Так не хочется выныривать с той глубины на поверхность, где часики тикают, жёлтые листья летят, время тает, а я всё так и топчусь на месте.
И так приятно верить во всю ту ерунду, что мне говорят и не мучиться лишними вопросами.
Например, Барт принёс мне целую катушку светящихся золотых ниток, которые были так похожи на волосы. И Аката даже показала старый подтрёпанный гобелен с изображением Наль, который она пытается восстановить. Похоже на правду. Только Барт не должен бы видеть этих ниток. Но я приняла.
А буквально на днях, Его Величество подарил ту самую куклу дочке нашей кухарки, а её брату-близнецу — набор солдатиков. Дети были счастливы, Гретхен прослезилась. И только Вит упрямо бубнил, что их день рождения праздновали три месяца назад.
В большой бархатной коробке, оказывается, лежали пистолеты, а вовсе не украшения. И эту супердорогую суперновинку оружейного мастерства мой король как раз и привёз в подарок мне. И мы целый день стреляли по бутылкам как гусары из этих мушкетов. Стреляли и пили, и снова стреляли по новым пустым бутылкам. И назвали это Проводами лета.
Это так приятно: жить одним днём и ни о чём не печалится.
Просто прожигать жизнь, а не ждать, пока положенное время отлежат во льду крокусы.
Хотя и без крокусов у меня всё как-то не заладилось. Все мои планы если не рухнули, то как-то не сбылись, не сложились, застряли и ни с места, как тот пасьянс.
Господин Ля Поль не поправился, а только ещё сильнее разболелся и совсем слёг. Шако подтвердил воспаление лёгких, и перевод летописи со староабсинтского пришлось отложить.
Брат Август так и не вернулся. И нет возможности его ни найти, ни поговорить, ни узнать правду. Вместо него ждали нового священника.
Про обрезанную
В общем, меня обложили со всех сторон, чтобы никуда я не лезла.
Я даже до Катькиного тайника не смогла добраться. Да и где тут доберёшься, когда Мой Заботливый всюду водит меня за руку. А местами даже носит на руках, а ещё… незримо, неуловимо, едва ощутимо меняется.
Увы, эта видимость счастья, что было у нас на двоих, ни его ни меня так и не смогла обмануть.
Хотя даже в том, что ему жизненно необходимы его вечерние отлучки он меня убедил. Уверил, что без этих посещений ведьмы и знахарки боль от его отравленной раны была бы невыносима. Я поверила. Безоговорочно.
И просто молча поднимаюсь каждый вечер на башню и смотрю как он уезжает.
С чего я начала, то у меня и осталось — припрятанный кинжал и надежда всё же найти выход из этого тупика. Которая тает с каждым днём, как и жизнь моего короля, как и уверенность в том, что может оно быть долгим, наше чумное, словно украденное счастье.
Только вид несчастного Барта заставляет меня страдать. И с этим я решила всё же разобраться.
— Нет, ты никуда не поедешь, пока со мной не поговоришь, — закрываю я дверь кабинета Его Делового Величества.
— Что-то ещё? — перебирает он стоя у стола бумаги. Пробегает глазами, одни — бросает в мусор, вторые — в зажжённый камин, третьи — в ящик стола. — Мне кажется, я сделал даже больше, чем мог. Все твои недруги повержены. Кампин приходила с утра кланяться. Фелисия говорит, она ноги тебе готова была целовать.
— Конечно, ты же наложил на вывоз леса такое жёсткое эмбарго, что за простую хворостину теперь смертная казнь.
— За хворостину, пересёкшую границу королевства, — поднимает он глаза и тут же опускает снова в бумагу. Вот с этим его взглядом ещё стало что-то не так. Он почти перестал на меня смотреть. — И это вопрос государственной безопасности, а не твоя личная неприязнь.
— Да, Арбузиха поприжала хвост, уже когда ты разжаловал её мужа как члена Совета.
— И это просто совпало. Мне не нужен был самый ярый сторонник торговли лесом, когда я собирался ставить этот вопрос на голосование, — швыряет он очередную бумагу в камин. — А вот оставить мадемуазель Шелли без заказчиков ты придумала сама.
— А по твоему указанию были скуплены все тёплые ткани до самых крайних границ империи, и теперь она бы и хотела расширить свой актуальный ассортимент, но все ткани уже у моих портных.
— А зачем им там на юге креп-жоржет? Или как там ты его назвала? Пусть заказывают у наших швей жакеты.
— Тебе не кажется, что из нас вышла неплохая пара?
— Я тебе говорил, что мы созданы друг для друга, а ты не верила, — и снова быстрый, просто-таки как комариный укус, взгляд.
— Гош, — иду я к закрытому окну. Хлопаю его по заднице, когда прохожу мимо. — Барт с Марго тоже идеальная пара. Почему ты сказал «нет»?