Заноза Его Величества
Шрифт:
— Гоша! Чёрт бы тебя побрал! — кидаюсь я к загубленным цветам. — Что ты делаешь?
— Врать ты совсем не умеешь. Да и пользоваться оружием, подозреваю тоже, — без ножен втыкает он клинок за пояс. — Но я мог бы и догадаться, что она вручит его тебе. Всё равно вручит. Рано или поздно, а расскажет тебе всё и всучит этот чёртов клинок.
— Дай сюда, — предпринимаю я глупую, отчаянную и совершенно безнадёжную попытку забрать то, что теперь принадлежит ему.
— Хорошая попытка, — уворачивается он, играя
И мне не нравится всё: как железной безжалостной хваткой стискивает он мою руку, как тянет вниз по лестнице, но, главное, куда тянет. Меня до ужаса пугает его потемневший гневный взгляд. До дрожи — его непреклонная решимость. И до чёртиков — его яростное упорство.
— Не делай этого, Гош! Умоляю тебя, не делай!
И я понятия не имею что именно он задумал, но точно знаю, что мне это не понравится.
— Говоришь, есть надежда меня спасти? Я мог и бы и раньше догадаться что именно ты задумала, — я даже голос его не узнаю. Чужой, беспощадный. — Надеялась, всё у тебя получится? — тащит он меня по двору, словно не замечая, что я упираюсь.
— Нет другого способа тебя спасти.
— Нет никакого способа! — даже не оглядывается он.
И куда он меня привёл я догадываюсь по снопам искр, вырывающимся из трубы. По грохоту молота по наковальне. По горячему обжигающему воздуху, что встречает нас у двери, когда он открывает её рывком.
— Ваше Величество, — склоняется в поклоне потный кузнец, бросая свою работу.
— Работай, работай, Торус, я разберусь сам. Хочу показать Её Милости что мы делаем со старым негодным оружием.
— Нет, Георг, — это не я, умоляя его, встаю на колени, это просто ноги не держат меня от ужаса перед тем, что он собрался сделать. — Прошу! Нет!
— Да, моя дорогая. Вижу, ты выучила слово «нет». Запомни новое слово. Да! — кидает он кинжал в нагретую докрасна печь.
Я падаю с колен на пол как подкошенная. И всё это: земляной пол, ошарашенный кузнец, раскалённая подкова, что он держит в щипцах, и стены, на которых развешаны инструменты, конские сбруи, и какая-то утварь, всё это начинает вращаться не вокруг меня, а вокруг печи, где на раскалённых добела углях исчезает, превращается в кусок бесполезного металла моя надежда.
— Какую бы форму ему придать? — вытаскивая его из печи, обжигает меня король ледяным взглядом. — Может что-нибудь символическое? Сердечко? Или сделать тебе из него кольцо? Подсоби-ка мне, Торус. Держи!
Он даже про меня словно забывает, увлёкшись своей работой. Махая молотом, сплющивает лезвие, а потом рубит его на бесформенные куски.
— Ну вот и всё! — закатав рукава, вылавливает он остатки металла со дна бадьи с водой. Вытирает о тряпку руку и протягивает её мне, так и сидящей на полу. — Но, чтобы
— Сбрось лучше меня с этого моста, — смотрю я на тёмную воду во рву, когда специально для нас опустили подъёмную плиту. — Такого, каким ты сегодня стал, я бы никогда не полюбила.
— Разве это важно для проклятья? — бросает он в воду первый кусок. И я закрываю глаза, когда слышу «бульк!», а потом второй, а затем третий. — Главное, кого люблю я. Если этот проклятый металл не сгниёт на дне в нечистотах, то однажды его всё равно унесёт в реку и больше никогда и никому он не принесёт вреда.
— Никогда и никого — это всё, что и останется после тебя, — разворачиваюсь я и ухожу в ночь.
Одна. Ко дворцу. Не иду, переставляю ноги. Не думаю, мысли словно проносятся мимо, как листья по двору. И не плачу, просто чувствую, как текут слёзы.
Такая пустота. В груди. В душе. В этом мире. Словно не важно есть у меня этот клинок или нет, мой король для меня всё равно уже умер.
Глава 70
— Миледи, что подать на завтрак?
— Кому к чёрту нужен этот завтрак, Фелисия? — захлопываю я дверь перед носом у служанки, но потом, подумав, снова открываю. — Не смейте никого сегодня ко мне впускать. Я сегодня не принимаю. И принесите…
— Чего?
— А хрен его знает, чего. Водки? Папироску покрепче? Яду?
— Простите, миледи, — испуганно хватается она за край передника.
— Ой, всё, — машу я рукой. — Иди, иди, Фелисия. Ванну мне наберите, притащите пару бутылок хорошего вина и валите хоть на все четыре стороны.
И хоть прекрасно знаю, что ни напиться, ни ванна мне не помогут, всё равно лежу в оседающей пене, прихлёбываю вино прямо из горла и распеваю песни.
— А может к чёрту любовь?
Не знаю, дверь открылась без стука или в неё стучали, прежде чем войти. Я слышу только шаги.
— Я сказала, идите все вон! Не хочу никого видеть!
— А я и не спрашиваю твоего разрешения, — закрывает за собой дверь король.
— М-н-н, Величество! Сколько лет, сколько зим!
— Опять пьёшь? — садится он на стул, на который небрежно скинуты мои вещи.
— А может, к чёрту любовь? — приложившись к горлышку, не обращаю я на него внимания. — Всё понимаю… но я… опять влюбляюсь в тебя…
— Я пришёл поговорить.
— А может к чёрту любовь? — высовываю из воды ногу, кладу на край ванной. — Всё хорошо, ты держись... Раздевайся, ложись... раз пришёл.
— Даша!