Запад глазами монастырей

Ленский Василий

— Потому что внутренний мир умер?

— Умершее не существует. Нет теперь внутреннего мира, точно так же нет внешнего мира, как когда человек спит.

— Нет и сознания, Когда человек спит.

— Это у тебя и у людей Запада нет, потому что вы не практикуете второй Космос.

— Внутренний?

— Для сознания нет внутреннего и внешнего — есть восприятие.

— Следовательно, в запасе у сознания ещё целый мир?!

— Это так. Хорошо, что догадался. На первом этапе жизни развиваются органы восприятия. Зрение, слух, обоняние, вкус, осязание и тело проходят

формирование. Они создают форму человека внешнего вида. Затем форму создаёт ум. Он собирает ушедшие события и из них строит предполагаемый мир. Так сознание получает ещё один шанс на недействительном. Именно ум предполагает новые миры. Он предполагает внутренний мир человека. На базе ума начинают развиваться анатомия и физиология. Никто из людей не воспринимает внутренние органы. Они знают о внутренних органах умом.

— Человек видит внутренние органы в анатомии.

— Глупый ты, монах. Видеть и воспринимать ровно так же, как видеть пишу и её есть. Ты согласишься с тем, что достаточно видеть пищу — и ты уже сыт?

— Нет.

— С этим не соглашается и сознание. Если ум предположил новый мир, то его нужно воспринимать. Так начинается открытие нового мира, но уже не предполагаемого через ум, а через непосредственное восприятие. Это рождает второе действительное сознание и второе тело.

— Значит, ум имеет положительную роль?

— Только в этом смысле. Умом открывается новый мир. В начале он не действительный. Это создаёт помеху действительному миру. Это угнетает органы восприятия и старит человека. Но у человека есть шанс. Вот почему для меня нет отрицательного. Поэтому и к уму я отношусь с почтением. Но одних ум старит и калечит, а других может возродить.

— Это для меня очень интересно. Древние утверждали, что все страдания идут от ума.

— Это так на первом этапе жизни. Это верно для смертных.

— Как же совершить перерождение от старящего мира ума.

— Сначала вспомни об искусствах.

— Я помню наш разговор о слухе.

— Ты ощутил разницу между слушанием и изменением звуков, согласно качества сознания.

— Такое нельзя не оценить. Слушающий музыку рискует.

— Это верно. Теперь есть основания говорить об искусстве созидания нового тела. Западные люди создали танец и физическую культуру. Сначала это было натурально.

— Как это?

— Вошедший в эмоцию человек совершал телодвижения. Эти движения не были произвольными. Они стояли на том базисе, на котором прошел сигнал эмоции. Люди утверждают это состояние разнообразием движений.

— Получается, что танец описывал телом возможные вариации единства психики и тела.

— Это так.

— Когда же танец перестал быть созидательным?

— Внешнему наблюдателю нравились эти качества. В танце он находил свои бывшие состояния. Так в танце появилась ценность. Затем из него сделали товар. После этого пошли мучительные танцоры. Они из кожи лезут и по сей день, пытаясь изобразить эмоциональное состояние. Но произошла подмена причины и следствия. Причиной танца было качество. Зритель оказался в той же ловушке. Он поверил в то, что танец это ценность. Красота восприятия и физиологическая практика стали опошляться товаром. То же самое произошло и с физической культурой тела. Её сделали тоже товаром. Так началась деградация людей Запада.

— Получается, что люди Запада жили когда-то в гармонии.

— Да. Так шло до того времени, пока качества сознания людей Запада не сменились. Красоту умертвили, сделав её товаром. Физическую культуру умертвили, приспособив её практику для стремления к победам. Вскоре и красота тела слилась с товаром и стремлениям к превосходству. Но любая победа преследует собой отрицание. Чувствуешь разницу.

— Как такого пустяка не понять. Я же не дикарь Запада. Пока я танцую в естестве эмоций и гармонии духа, то тело идет путём созидания.

— Да. Так оно избегает старения.

— Когда тело «тренируется» к танцу, то оно старится. Старятся физиология, эмоции и дух.

— Но неужели они не замечают старения от такой практики?

— Замечают. Факт не скроешь.

— И что же? Продолжают танцевать и упражнять «культуру» тела?

— Они на этом позоре пытаются найти себе заслуги?

— Как это? Позор — он и есть позор!

— Они выставляют своё раннее старение так, что требуют от этого привилегий, сострадания и почестей.

— Шутите? Кто же будет почитать человека, подтвердившего свою никчёмность фактом преждевременного старения?!

— Ум.

— При чём здесь ум?

— Мир ума выбирает ценности. Он не пользуется эмоциями и качествами как инструментом. Это ему не дано. Зато он отмечает в памяти всё успешное и особенное. Соображаешь?

— Теперь я понял. Мир ума приносит в жертву конкретные судьбы и жизни, чтобы набрать ценности.

— Такое жертвоприношение является ритуальным для мира ума.

— Лучше бы сразу приносили этих людей на заклание. Ди кость — она и есть дикость.

— Э, монах, заблуждаешься. Подумай, когда приносили людей или животных в жертву?

— Для подъёма духа.

— Понял преимущество таких жертвоприношений?

— Они короче к эмоциям и психике, а, следовательно, и физиологичнее. Но разве они созидательные?

— Нет. Конечно. Подумай сам, почему.

— В них есть утверждение себя с отрицанием…

— Себя, но внешнего мира. Там уже была дикость двойственного разделения на «я» и «не-я». Такая магия привела к деградации людей и вымерла.

— Какой уровень берут жертвоприношения людей теперь на Западе?

— Более дикий.

— Почему?

— В жертву приносятся люди по обоснованиям ума. Обосновал — и можешь убивать. Обосновал — и громи целые народы. Появились обоснованные умом «правильные» и «неправильные» убийцы

— Убийца — это качественное состояние человека. Как он может быть правильным?

— По уму.

— А факт убийств?

— Я же сказал, что ум кровожаден и обязан приносить жертвы. Такими жертвоприношениями становятся служители и исполнители искусств. Затем жертвами становятся все, кто не вписывается в конструкции мира ума. Наконец, жертвами становятся все, кто живёт иначе, чем насильник построил как «цивилизованное», «справедливое», «демократичное».