Западная Европа. 1917-й.
Шрифт:
Новый кабинет формировался в дни, когда 2-я, самая крупная, итальянская армия едва ли не полностью распалась, и ее солдаты, бросая ружья, с возгласами «Да здравствует мир!» уходили с фронта в тыл. Это ставило под угрозу окружения остальные — 1, 3 и 4-ю — итальянские армии, и 28 октября Кадорна отдал им приказ об отступлении. После этого по дорогам, уводящим от фронта, двигались уже более миллиона военных и около 500 тыс. беженцев. Беженцы тащили с собой свой скарб, уводили своих коз, коров и еще более увеличивали общую сумятицу и неразбериху. Лишь 9 ноября итальянскому командованию удалось остановить солдат и стабилизировать линию фронта на берегу реки Пьяве.
С 24 октября по 9 ноября 1917 г. итальянцы потеряли 10 тыс. человек убитыми, 30 тыс. ранеными, 265 тыс. пленными и 350 тыс. ушедшими в глубь страны. Армия потеряла также 3152 пушки, 3020 пулеметов, 1732 мортиры, 300 тыс. ружей (считая ружья, находившиеся на оставленных врагу складах, и не считая тех ружей, что солдаты бросили, отступая). Были оставлены врагу воинские склады продовольствия (их содержимое, впрочем, в значительной мере расхватали уходившие с фронта итальянские солдаты), 4 млн. центнеров зерна, 5 тыс. голов скота. Враг занял территорию провинций Удине и Беллуно, часть территории провинций Тревизо, Венето и Виченца, а также почти все земли, завоеванные итальянской армией за два с половиной года войны — всего около 14 тыс. км2{372}.
Как ни трагично было положение на фронте, страх перед революцией, которая, казалось, вот-вот вспыхнет в потерпевшей поражение стране, терзал итальянских буржуа и помещиков не меньше, чем страх перед нашествием врага.
Именно этим страхом объясняется тот факт, что спор о методах управления народными массами не прекратился в Италии даже и в те, трагические для нее, дни.
Экстремисты, едва только прошло оцепенение, охватившее политические круги при известии о поражении, еще с большей настойчивостью, чем раньше, призывали создать «правительство войны», которое сумело бы пресечь пацифистскую пропаганду, повинную, как они теперь уверяли, в разгроме итальянских войск. По свидетельству одного из лидеров социал-реформистов, Бономи, они требовали «чего-то вроде Конвента и террора, которые спасли Францию в 1793 г.»{373} (конечно, вкладывая в эти понятия свое, отнюдь не революционное, содержание).
Но парламентскому большинству Орландо и его «политика примирения» казались, наоборот, особенно нужными сейчас, когда в страну вторгся враг. Умеренные интервентисты также считали необходимым «восстановить единство нации». И Орландо стал в результате главой и министром внутренних дел кабинета, сформированного 30 октября 1917 г. Ф. Нитти занял в этом кабинете пост министра казначейства. В целом новый кабинет имел по сравнению с кабинетом Бозелли «более четко выраженный либеральный характер»{374}.
Но экстремисты не унимались, и 7 ноября Муссолини потребовал в «Пополо д’Италиа» гражданской мобилизации всех мужчин и женщин в возрасте от 16 до 50 лет. «Пусть нас не оставляет уважение к свободе личности… отбросим этот фетиш… вся нация должна быть милитаризована», — призывал он два дня спустя.
Этот призыв Муссолини был опубликован в газете «Пополо д’Италиа» 9 ноября 1917 г. одновременно с короткой заметкой, гласившей, что «Керенский низложен. Максималисты (т. е. большевики. — Я. К.) — хозяева Петрограда».
Назавтра «Пополо д’Италиа» потребовала объявить военной зоной всю Северную Италию, 11 ноября эта газета вышла с редакционной передовой, озаглавленной «Вперед, микадо!», и звала Японию к интервенции в революционную Россию.
Реакция во внутренней и внешней политике шла, как это и бывает обычно, рука об руку.
* * *
Экономически отсталая и слабая Италия переживала военные трудности и лишения особенно тяжело. Социальные противоречия здесь были более обострены, назревание революционного кризиса шло быстрее, чем в Англии или во Франции. В 1917 г. происходили массовые народные выступления в Ломбардии и вспыхнуло антивоенное восстание в Турине. Множились рабочие забастовки. В разных концах полуострова возникали народные волнения. Антивоенные демонстрации женщин и подростков проходили каждодневно и повсеместно. Политика «национального единения» не смогла помешать бурному взлету антивоенного движения в стране. Но большинство итальянских политических деятелей (как и большинство рядовых буржуа) еще не хотели в то время расставаться с привычным конституционным и парламентским методом управления народными массами. Они опасались политики авантюр, к которой толкали их Муссолини и К0. Поэтому экстремистов постигла неудача в их борьбе за правительство военной диктатуры. И все же либеральные убеждения итальянских буржуа не оставались незыблемыми.
На фоне резкого обострения внутреннего кризиса в стране и революции в России (так итальянские правящие классы пугавшей) непрестанные нападки Муссолини и его единомышленников на буржуазную демократию и парламент не проходили бесследно. Они форсировали кризис буржуазно-демократической идеологии, порожденный войной, еще более усиливали сумятицу и растерянность в сознании итальянских буржуа. Многие из тех, кто в 1917 г. был еще против открытой военной диктатуры, уже не верили более в незыблемость буржуазно-демократических институтов, доктрин.
Пожалуй, наиболее ясно это выразил известный итальянский журналист Растиньяк. «Все доктрины — от самодержавия до демократии, — писал он, — потеряли ныне право руководить людьми, ибо потеряли право прокламировать свою непогрешимость, ибо их предвидения оказались при испытании лживыми и пустыми… Кто из немецких милитаристов или из английских, французских, итальянских демократов решится нынче сказать: «То, что я утверждал вчера, — это истина, и она будет лежать в основе управления людьми еще и завтра?»
Растиньяк отвечал на поставленный им самим вопрос… уклонившись от ответа на него. «Будущее будет таким, каким будет. Мы будем после войны спорить о доктринах и о необходимости новых форм управления людьми»{375}.
Бурный 1917 год толкал итальянских буржуа на поиски таких форм и методов управления, которые укрепили бы их власть. Он сыграл в развитии этого процесса немалую роль. Однако в Италии, так же как во Франции и Англии, развивался одновременно и другой первостепенной важности процесс — революционизирование народных масс и сближение с ними лучшей части итальянской мелкой буржуазии и интеллигенции.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Читатель обратил уже, наверное, внимание на однотипность, порой даже сюжетное сходство событий и процессов, связанных в 1917 г. с проблемой управления народными массами, в Англии, Франции, Италии. Различия в развитии этих процессов объясняются конкретными особенностями каждой страны. Их однотипность свидетельствует о коренном, органическом их характере.
Народные выступления, происшедшие в 1917 г. в этих трех странах, были в основном выступлениями антивоенными. Это не мешало им во многом отличаться друг от друга.