Западная Европа. 1917-й.
Шрифт:
Кадорна, которому занимаемое им официальное положение не позволяло открыто вмешиваться в политическую жизнь страны, пользовался этими телеграммами как средством воздействия на настроение тыла. Отвечая своим поклонникам, он внушал, что «слабость» является изменой не только на передовой, звал к борьбе «против внешних и внутренних врагов» и т. д.
Интервентистские газеты и в первую очередь муссолиниевская «Пополо д’Италиа», печатали откровения Кадорны огромными буквами на всей первой полосе номера, призывали своих единомышленников сделать их известными в каждом городе, каждой коммуне, распространить по всей стране.
Взаимными приветствиями дело, однако, не ограничилось. В июне 1917 г. Муссолини и его ближайшие соратники Пиролини и О. Динале отправились в ставку для переговоров с Кадорной. Речь шла ни более ни менее, как об организации подлинного государственного переворота с участием войск. Переворот предполагалось провести «без заботы о соблюдении конституционных норм» и результатом его должна была явиться смена правительства{328}.
Переговоры об этом велись не одну неделю, и Муссолини и К0 ездили в ставку не один раз. Все это время на интервентистских собраниях раздавались угрозы «обратиться к народу, к улице», выступить против внутренней политики Орландо «во главе всех, кто умеет действовать», и т. п.
Кончилось все это ничем. Кадорна, первоначально согласившийся участвовать в путче, в июне 1917 г., исходя из личных соображений, от этого отказался. Восхваление Кадорны интервентистами, равно как попытки экстремистов передать власть в стране военным, однако, не прекратилось. Эти попытки предпринимались, очевидно, вплоть до разгрома итальянских войск у Капоретто в конце октября 1917 г. Во всяком случае, в декабре того года (т. е. уже после смещения Кадорны) один депутат рассказывал на секретном заседании палаты о «планах поставить во главе правительства генерала, отличного, но подчиненного Кадорне.
Трагедия Италии (т. е. разгром итальянских войск у Капоретто. — К. К.) положила конец ведущим к смуте планам»{329}.
Явилось ли это результатом воинственных призывов экстремистской прессы, или какие-то сведения о закулисных интригах экстремистов просочились в итальянские политические круги, но многие в Италии серьезно опасались в 1917 г. установления военной диктатуры, а депутат Де Феличе Джиуфрида назвал даже позднее «подлинным чудом»{330} то, что Кадорна не стал диктатором Италии.
Он ошибался. Италия 1917 г. не стала еще Италией 20-х годов XX в., и подавляющее большинство итальянских буржуа и политических деятелей еще были в 1917 г. за сохранение парламентской формы правления. И даже среди многих более умеренных сторонников «сильной власти» интриги Муссолини и его друзей встречали осуждение и отпор.
«Эти люди не отдают себе отчета в реальном положении вещей. Они не понимают, что, если не действовать с осторожностью, можно вызвать катастрофу. Если эти одержимые войной выйдут на улицу… в Италии может произойти то же, что произошло в России», — говорил в частной беседе лидер социал-реформистов Биссолати{331}.
Против тех, кто мечтал «об абсурдных государственных переворотах», выступила интервентистская «Коррьере делла сера». Приватные советы «сохранять спокойствие» дабы не вызвать антивоенного взрыва в стране{332}, давал экстремистам и А. Саландра[29] — политический деятель, имя которого неразрывно связано с вступлением Италии в войну (а многие связывали его имя также и с организацией «майских дней» 1915 г.).
Не склонялась в то время к диктатуре и основная масса итальянских промышленников и монополистов. Показательна в этом отношении программа, принятая в июне 1917 г. Ассоциацией итальянских акционерных обществ — одним из ведущих объединений итальянских промышленников, в руководящие органы которого входили многие «киты» итальянской индустрии.
В программе было много дешевой демагогии, вроде призыва «отбросить предрассудки о роковом противоречии интересов нашего класса (буржуазии. — К. К.) и трудящихся классов», и был призыв объяснить рабочим, что «интересы этих двух классов идентичны». В ней утверждалось (и это уже не являлось одной только демагогией), что итальянские промышленники заинтересованы в проведении в жизнь социальных реформ, улучшающих жизнь рабочего, и должны «стать во главе движения за реформы, основанного на сотрудничестве классов». «Так шаг за шагом, — говорилось в программе, — мы будем уменьшать расстояние — моральное, умственное, психологическое — между двумя классами»{333}.
При всем демагогическом характере документа, который в значительной степени инспирировали националисты, программа эта все же свидетельствовала о том, что члены Ассоциации в 1917 г. еще хотели строить свои отношения с рабочими на основе привычного метода больших обещаний и мелких уступок, а не открытого применения силы.
После Туринского восстания (о нем ниже) реакционные настроения среди промышленников усилились, в их среде начали раздаваться требования сохранить установленный на милитаризованных предприятиях режим и на какое-то время после войны. Идея эта не получила, однако, поддержки большинства. Как писала 9 сентября 1917 г. «Оссерваторе романо», «не только рабочие отнесутся после войны к подобному режиму без всякой симпатии», но и «общественное мнение затруднит поддержание такой дисциплины».
Уже в октябре 1917 г. джолиттианская «Стампа» четко сформулировала позицию либеральной буржуазии в вопросе о взаимоотношениях промышленников и рабочих.
Для хорошей работы предприятия, утверждала редакционная передовая этой газеты, необходимо, чтобы «промышленник признал права рабочего, а рабочий — права промышленника». Опыт показывает, что, чем более образован и лучше оплачивается рабочий, тем устойчивей социальный мир на предприятиях. «Промышленный прогресс требует как своей предпосылки политической свободы, специального образования, уважения к достоинству капитала и труда»{334}.
Столкновение двух различных взглядов на методы управления массами особенно резко проявилось в Турине. С затяжкой войны в этом городе скоплялось все больше «горючего материала», и префект Турина — Вердинуа еще осенью 1916 г. безуспешно ставил перед Орландо вопрос о роспуске туринской секции ИСП (в которой было много левых, по-боевому настроенных социалистов) и городской палаты труда. В марте 1917 г., после попытки туринских рабочих «сделать, как в России», тот же префект и столь же безуспешно обратился к Орландо с просьбой объявить город на осадном положении.