Западная Европа. 1917-й.
Шрифт:
Призывы к реформам раздавались едва ли не из всех секторов итальянского общества. Туринские промышленники, боявшиеся, что в городе вспыхнут рабочие волнения, призывали правительство предупредить их изданием законов в пользу рабочих. В палате депутатов ораторы звали правительство разработать план социальных и экономических мероприятий «в соответствии с духом времени»{302}. Национальный конгресс интервентистов прокламировал необходимость политики, которая убедила бы пролетариат в том, что война «ускорит триумф социальной справедливости»{303}.
На то, что
«Мы присутствуем при интересном превращении, — говорил на заседании палаты депутатов левый католик Дж. М. Лонджинотти. — Самые завзятые скептики, даже те, кто был до вчерашнего дня противником реформ, относятся к ним нынче менее сурово, и можно даже сказать, что сенат хочет опередить на пути реформ палату и парламентская правая хочет идти впереди левой… Самые различные люди верят в реформы, видя в них… не только средство выдержать войну, но и необходимое условие спокойствия и плодотворной реконструкции после войны»{304}.
Большинство сторонников реформ — и старых и новоявленных — откладывало их проведение в жизнь на послевоенный период, полагая, очевидно, что пока хватит и обещаний. Некоторые, считая, что это не так, призывали правительство немедленно провести социальные реформы, которые «дадут пароду почувствовать, что он ведет свою войну (т. е. что война идет в его интересах. — К. К.)».
Конечно, в Италии в 1917 г. были и противники реформ— (где их нет!). Писал же автор одной статьи в «Экономиста д’Италиа», что реформы «ведут к анархии и даже к гражданской войне»{305}. Подобные заявления делались все же редко. Голоса противников реформ тонули в громком хоре их сторонников.
Призывы к реформам перемежались призывами к благотворительности. И вот уже «сам» Бозелли жертвует от щедрот своих 2 тыс. лир в пользу сирот войны, а акционерное общество «Ансальдо», получающее бешеные прибыли, выполняя военные заказы, выделяет 150 тыс. лир в помощь нуждающимся семьям солдат. И буржуазная пресса воздает им за это хвалу.
II
Жизнь страны шла тем временем своим чередом. За беспокойным мартом последовал не менее беспокойный апрель. Множились антивоенные демонстрации женщин и подростков, вспыхивали стачки на предприятиях гражданской и даже военной промышленности.
После свержения русского самодержавия полицейские преследования антимилитаристов в Италии усилились. Итальянская полиция все чаще накладывала вето на рабочие собрания, чинила всевозможные, обычные и необычные, препятствия работе деятелей левого крыла Итальянской социалистической партии. Так, левой социалистке Эльвире Цокка, приехавшей из Турина в Алессандрию, чтобы выступить на закрытом собрании женщин, не разрешили даже выйти в город. Ес продержали несколько часов на
В политических кругах с тревогой ожидали празднования рабочими дня международной солидарности трудящихся 1 Мая, и многие «специалисты по пессимизму»{306}, как невесело иронизировала интервентистская газета «Мессаджеро», предсказывали народные волнения и беспорядки. Другие и вовсе верили, что на 1 мая в Италии «назначена революция». А в Ватикане в ожидании революции уже распорядились убрать в безопасное место драгоценности римских церквей.
Правительство, стремясь успокоить массы, приурочило к 1 мая вступление в силу давно уже подготовлявшегося закона об обязательном страховании рабочих милитаризованных предприятий и постановлений о прибавке на дороговизну (весьма, впрочем, незначительной) для рабочих военных (непосредственно от правительства зависящих) предприятий. Рабочим милитаризованных предприятий предусмотрительно разрешили не выходить 1 мая на работу.
Квестура приняла свои меры. В Турине, где настроение рабочих было особенно боевым, закрытое первомайское собрание в Народном доме, намеченное социалистами на 1 мая, префект приравнял к открытому и на этом основании запретил. Боясь, как бы оно все же не состоялось, полиция в ночь на 1 мая заперла все входы в здание и выходы из него. Утром 1 мая Народный дом окружили карабинеры, солдаты, полиция. Отряды кавалеристов гарцевали на площади, разгоняя народ и стремясь предотвратить уличную демонстрацию. Все же на площади собралось несколько сот (по данным «Аванти», несколько тысяч) человек. Тогда полиция стала разгонять толпу и хватать первых попавшихся. В тот день в Турине было арестовано 30 человек. Судили их, надо полагать для большей эффективности «примера», уже 2 мая и присуждали, как правило, к 20–40 дням тюрьмы. Впрочем, один из лидеров туринских левых социалистов Ф. Барберис получил 50 дней тюрьмы только за то, что находился на площади перед Народным домом и, «очевидно», был готов произнести речь.
Повышенные меры предосторожности полиция приняла и в других городах. В казармах и общественных зданиях Рима весь день 1 мая в состоянии боевой готовности дежурили воинские части, в Милане, Алессандрии, Ливорно, Палермо были выставлены у зданий, где проходили первомайские собрания рабочих (а подчас и патрулировали улицы), усиленные отряды полицейских и карабинеров.
И все же празднование рабочими 1 Мая 1917 г. было в Италии торжественным и ярким и прошло под возгласы: «Да здравствует русская революция!», «Долой войну!». А в некоторых местностях — Эмилии, Калабрии и особенно в Ломбардии — царившее в стране напряжение прорвалось в этот день вспышками народных волнений.
В течение почти всей первой недели мая по улицам Милана и других городов и деревень Ломбардии проходили с возгласами «Да здравствует мир!» бурные демонстрации женщин и подростков. Разъяренные толпы городской и деревенской бедноты громили продовольственные лавки, били стекла в окнах правительственных зданий и домов богачей, портили трамвайные пути, вступали в рукопашные схватки с полицией. По меткому выражению редактора интервентистской «Коррьере делла сера» Л. Альбертини, то была «серия маленьких пожаров». Укрощенные в одном месте, они тут же вспыхивали в другом{307}.