Западная Европа. 1917-й.

Кирова Кира Эммануиловна

Однако французское командование сумело подавить стихийные и некоординированные солдатские выступления с помощью системы мероприятий, в которой жесткие меры устрашения сочетались с частичными реформами, улучшением солдатского быта и т. п. Борьба с забастовочным движением в тылу выпала на долю министра внутренних дел радикал-социалиста Мальви. Политика, им проводимая, была политикой «священного единения». Сам он определял ее как «политику доверия» ко всем слоям французского общества: от крайне правых групп буржуазии до пролетариата. Практически это означало, что министр предпочитал договоренность с шовинистическими лидерами рабочего движения открытому насилию (отнюдь не отказываясь в случае нужды от последнего).

Со

стачечной волной мая — июня 1917 г. Мальви боролся своими обычными методами. Он выступал посредником между рабочими и их хозяевами, лавировал, уговаривал, примирял, внес даже в парламент проект закона об английской рабочей неделе (который парламент в спешном порядке принял). Мальви удалось добиться полюбовного прекращения многих стачек и предупредить возникновение некоторых крупных забастовок. Он не сумел, однако, помешать рабочим выступлениям принять антивоенный характер, так же как не сумел помешать дальнейшему росту антивоенных настроений в стране.

Борьба по вопросу о методах управления, шедшая во французских правящих кругах летом и осенью 1917 г., была по сути борьбой из-за тех немногих буржуазно-демократических учреждений и прав, которые еще пощадила во Франции война. Сохранить ли их? Уничтожить? Многие сторонники «сильной власти» и «решительных действий» выступали в поддержку последнего. Они требовали от правительства и от французских политических деятелей перестать петь «вместе с комитетами, Советами и правительством Петрограда гимн демократии»^{282}. Требовали ареста рабочих лидеров, роспуска рабочих организаций, запрета всех рабочих собраний. Попытки Временного правительства во главе с Керенским установить в России летом и осенью 1917 г. свою диктатуру служили для французской реакции примером и образцом для подражания.

Борьба между сторонниками «завинчивания гаек» и приверженцами либеральных концепций осложнялась во Франции серией политических скандалов (реакция их раздувала и использовала в своих интересах). Эта борьба привела в конечном счете к отставке, а затем и к осуждению Мальви и к приходу к власти кабинета Клемансо, поддержанного не только консерваторами, но и наиболее реакционными группами и партиями.

Ратуя за «жесткие методы» во внутренней политике и дальнейшее «завинчивание гаек» во французском тылу, Клемансо не отказывался в то же время (во всяком случае официально) от буржуазно-демократического, парламентского метода управления государством.

Глава 3

ИТАЛИЯ

В общей цепи стран четвертного союза^[20] Италия была самым слабым (после России) звеном. Экономически отсталая, отягощенная феодальными пережитками, она и до войны не могла сама прокормить свое население (20–25 % потребляемого в стране зерна ввозилось из-за границы, главным образом из России), не имела своего промышленного топлива, многих видов сырья. С войной ее потребность в заморском ввозе еще более возросла, а возможность получать товары из Европы сократилась. Зерно теперь приходилось привозить из-за океана (в основном из Америки), а для этого не хватало судов.

Участие в мировой войне было непосильным для Италии, и она очень скоро попала на буксир к своим более богатым западным союзникам, в первую очередь к Англии, которая давала ей займы, снабжала ее промышленным сырьем и углем, перевозила на своих судах ее грузы. Делала это Англия (которой и самой приходилось в войну нелегко) малыми дозами — так, чтобы Италии «ни жить, ни умереть». Страна оказалась посаженной на голодный паек.

Это не значит, однако, что итальянская промышленность в годы войны не развивалась. Война предъявляла свои требования. Ей нужно было все больше орудий, боеприпасов, и в Италии,

как и в других странах, возникали (получая от правительства в централизованном порядке дефицитное топливо, сырье, нередко и на его средства) все новые оружейные, авиастроительные, моторостроительные и другие военные фабрики и заводы, усиливалась концентрация капитала^[21], завершалось — с опозданием по сравнению с передовыми капиталистическими странами — перерастание «свободного» итальянского капитализма в империализм. Предприятия гражданской промышленности, лишенные помощи «сверху», не выдерживали военных трудностей и во множестве прекращали работу. Процесс «сжатия» (сворачивания) гражданской промышленности был опять-таки свойствен в те годы всем воюющим странам. В Италии он шел особенно быстрыми темпами, разорял многих фабрикантов.

Политический режим в Италии после ее вступления в войну был более суров, чем в Англии и Франции. Правительство, получив чрезвычайные полномочия, издавало законы помимо парламента. Последний собирался редко и в основном лишь для утверждения временного бюджета (срок действия которого к моменту его рассмотрения парламентом обычно бывал уже на исходе). Военной цензуре подлежала не только информация о войне, но и данные о рабочем движении и антивоенных выступлениях народных масс. Любая организация, если власти сочтут ее опасной, могла быть немедленно распущена, ее помещение могло быть обыскано и заперто, ее бумаги — конфискованы.

Уличные шествия, демонстрации были запрещены, открытые, т. е. доступные для всех желающих, собрания— тоже.

Предприятия, связанные с военными поставками, были милитаризованы. На каждом таком предприятии находились представители военного командования, следившие за соблюдением рабочими чрезвычайно жесткого внутреннего режима. За малейшее нарушение этого режима рабочие (в том числе женщины и подростки) карались штрафами, заключением в карцер, тюрьму. Например, в апреле 1917 г. был присужден к четырем месяцам тюрьмы рабочий одного из милитаризованных предприятий Турина, который отказался выполнить порученную ему работу. В тот же день перед судом предстал рабочий другого туринского предприятия, который вместе со своими товарищами пытался протестовать против несправедливо налагаемых на них штрафов. Он также был присужден к четырем месяцам тюрьмы.

За более серьезные проступки рабочие подлежали суду военного трибунала по военным законам. Так, за «самовольный» (без разрешения властей) переход с одного милитаризованного предприятия на другое им «причиталось» от двух до шести месяцев тюрьмы; за «самовольное» (пусть всего на несколько дней) прекращение работы на милитаризованном предприятии — от двух месяцев до года. Рабочие, имевшие бронь, и тем более солдаты, откомандированные из армии для работы в промышленности, могли быть за любой проступок и без всякого проступка отправлены на фронт. Стачки были запрещены. Вокруг стен милитаризованного предприятия, а подчас и внутри его дежурили, «охраняя порядок», отряды вооруженных солдат и карабинеров (жандармов).

Круг милитаризованных фабрик и заводов все более расширялся, и в 1917 г. в их число входили едва ли не все предприятия тяжелой и добывающей промышленности, многие текстильные, обувные, стекольные, консервные и другие, вплоть до предприятий по производству мармелада.

К концу года общее количество рабочих милитаризованных предприятий составляло около 700 тыс. (в том числе 160 тыс. женщин и 45 тыс. подростков).

И все же, как ни суров был в Италии военный режим, какой-то минимум политических свобод в стране сохранялся. Парламент мог отказать правительству в доверии и этим вызвать его отставку. Военная цензура нередко «взрывалась» изнутри накалом политических и социальных страстей. Читая между строк, из итальянских газет удавалось почерпнуть много больше сведений, чем из французских.