Западня. Шельф
Шрифт:
— Но я этого не делала, — твердо сказала Лиза. Голос отдавался в кафельных стенах и казался слишком громким. — Не делала, — повторила она и прислушалась к эху.
Девочка была спокойна и сосредоточена. Промыв царапину, она заперлась в душевой кабине и присела на низенький бортик, огораживающий место для мытья. Узкое пространство и холодный, гулкий кафель почему-то успокаивали. Лиза обхватила руками коленки и задумчиво уткнулась в них подбородком. Ей нужен был собеседник.
— Хватит дуться, — сказала она Никите. — Ну, извини, что накричала, мне просто ужасно не понравилось то, что ты говорил.
— Это ты сама себе наговорила, — обиженно откликнулся Никита.
— Ну да, ну да, — поморщилась Лиза. — Как ты думаешь, папа долго еще будет на меня злиться?
— Ага, я скажу, а ты опять разорешься.
— Нет, не буду, — машинально сказала она. Никита скептически хмыкнул, и Лиза вздохнула, снова задумавшись. То, о чем говорил Никита, было невыносимо, и ей совсем не хотелось его слушать. Но где-то за тонкими стенами бродил убийца, и папины глаза были почти такие же мертвые, как у Натальи...
— Правда не буду, — уныло сказала она. — Я просто не понимаю, что делать...
— А ты не можешь ничего сделать, — ответил Никита. — Понимаешь, твоему папе очень стыдно, что он бросил вас с мамой, и поэтому он на вас злится.
— Не понимаю.
— Да нет же, понимаешь. Помнишь, ты не дала Ленке воробушка, хоть и обещала? Тебе было стыдно, что ты нарушила слово, и поэтому ты сразу стала считать Ленку плохой, а до того с ней дружила.
— Ты вообще с кем дружишь? — задохнулась Лиза. — Она меня побить пыталась и кулон отобрать, помнишь?
— Ну да. Но ты на нее еще до этого начала злиться, ведь правда?
Лиза обиженно тряхнула головой.
— Ну, вот и твой папа так же. Поэтому он так бесился в машине, когда с ним спорили, — ведь если он не прав в чем-то, значит, может быть не прав и в другом. В том, что ушел, например. Ему надо чувствовать себя хорошим, понимаешь? А теперь, когда Наталью убили, все еще хуже — ведь он уговорил ее ехать за тобой в аэропорт, и она из-за тебя расстроилась и пошла курить, а ты — его дочка. И он чувствует себя еще виноватей, таким виноватым, что ненавидит себя.
— Ужасно... — прошептала Лиза. Ей хотелось разрыдаться.
— Да, ужасно, — равнодушно откликнулся Никита. — Поэтому он делает то, что проще, и ненавидит тебя. И правильно — если подумать, ты же виновата, что она пошла на улицу, ты ж ее обзывала и кричала, что хочешь, чтоб она умерла, так ведь? Он хотел бы тебя убить. Он был бы рад, если бы убили тебя, а не ее.
Он выпучил глаза, высунул набок язык и издал ужасный звук, хватаясь за горло. «Вот так. И выпустить тебе кишки. Так было бы легче». Лиза помотала головой. Груз вины и ужаса был настолько тяжел, что, казалось, вдавливает ее в кафельный пол, лишает сил, парализует. Все глубже и глубже, туда, где чудовищное давление могут выдержать лишь монстры... Еще немного — и она останется здесь навсегда, раздавленная и неподвижная.
— Я должна все исправить, — сказала она скорее себе, чем Никите. — Я должна придумать, как...
— Да не можешь ты ничего исправить, — встрял воображаемый друг.
— Могу. Могу...
Она снова тряхнула головой, отгоняя картинку самой себя, лежащей с выпущенными кишками в зарослях стланика. Ее мертвые глаза смотрели в небо; там, в серой хмари кружилась чайка-поморник, у нее был большой тяжелый клюв, загнутый на конце, и этим клювом она могла подцепить петли внутренностей и проглотить их... Нет. Лиза жива, и она может все исправить, все-все исправить... Ведь хороших девочек не убивают, хорошие девочки исправляют свои ошибки. Что, если попробовать еще раз оживить Наталью — только совсем? Лиза погладила кулон. Что произошло тогда в комнате? Она захотела, чтобы Наталья ожила... Может, если захотеть по-настоящему сильно, то она не умрет еще раз?
— Чушь, — бросил Никита. — Ты не можешь этого по-настоящему захотеть, тебе же хочется, чтоб ее не было, и теперь ты надеешься, что папа вернется к вам с мамой, раз ее нет.
Лиза сердито отмахнулась.
— Я же не знала, что он из-за этого всех ненавидит, — сказала она. — Лучше пусть он с ней живет, чем так...
Можно попробовать как-то заманить его в комнату, где лежит Наталья, и попросить воробушка снова... очень-очень попросить, изо всех сил. И она встанет... со снегом на глазах... сможет ли папа ее поцеловать, или ему будет противно из-за кишок и запаха оттаявшей морозилки?
— Ты что, дура? — влез Никита. — Да он же от испуга умрет, разрыв сердца — и все. Он же взрослый!
Лиза неохотно кивнула. В этом Никита, несомненно, был прав. Потому что взрослые точно знают, что правильно, а что — нет, что возможно на этом свете, а чего — точно не бывает... И встающий мертвец не поместится в голову, где есть это знание. Это просто разорвет человека на части, и он умрет. Или того хуже — провалится... провалится во тьму, где нет ничего правильного и ложного, нет реального и выдуманного, ни верха, ни низа... Упадет в бездну и сойдет с ума, и остаток жизни проведет в комнате с забранными решеткой окнами, в красивом белом доме, над которым то и дело пролетают идущие на посадку самолеты... Нет, нельзя даже думать о том, чтобы заставлять папу смотреть, как его мертвая жена встает с постели. Надо придумать что-то другое.
— Если бы папа знал, кто убийца, он бы мог ненавидеть его, — задумчиво сказала Лиза.
— Не помо...
— Иди ты к черту.
Лиза сжала голову, будто пытаясь выдавить из нее своего воображаемого приятеля.
— Ты же знаешь, что я прав, а сама опять на меня орешь.
— Иди ты к черту со своей правотой, — огрызнулась она. — Я так не могу. Я должна попытаться что-то сделать, понимаешь? Я не могу, чтобы он так мучился... и так... так смотрел на меня... не могу!
Она снова схватилась за голову. Никита ей не помощник, это понятно. Ему же скучно одному... а Лиза дружит с ним, только когда у нее все плохо. И теперь он мстит ей своей ужасной правдой и нарочно мешает придумать, как все исправить. Когда-то он был ей другом — но теперь стал злой...
— Вот видишь, опять, — шепнул Никита. — Ты чувствуешь себя виноватой и поэтому считаешь меня плохим. Прямо как твой папа. А ведь я стараюсь помочь тебе. Может, папа не зря на тебя злится?