Западня
Шрифт:
— С тех пор, как мамки стирали твои пеленки!
— Тогда объясни, Пудолапый, зачем тебе чеснок? Ты можешь задавить оборотня своей задницей!
Великан снова зарычал, однако шариф поспешил успокоить следопытов.
— Ладно, ребята,— сказал он,— вижу, у каждого из вас есть свой метод борьбы с нечистью. Признаюсь, я послал каждому из вас по весточке не для того, чтобы вы передрались, так и не приступив к охоте на оборотня. Позвольте изложить вам суть дела. Наш друг,— тут он кивнул на фермера, судорожно сжимавшего свою кружку,— не первый, кто видел
— Отчего же ваши мужчины его не прикончили? — осведомился Пудолапый.
— Не все так просто. Волк появляется внезапно, режет скот и исчезает прежде, чем сторожа успевают позвать на помощь.
— Тогда откуда известно, что это оборотень, а не обычный зверь? — спросил Гарчибальд.
— Он слишком хитер для обычного зверя. Были случаи, когда волк проникал в жилища, пугал людей и словно растворялся в воздухе. Он ведет себя не как обычное животное, и хотя пока не убил никого из поселенцев, поручиться за безопасность людей я не могу.
— А как он пугает? — спросил Гуго, для которого само данное понятие являлось не совсем вразумительным.
Шариф велел Баткину рассказать, как напугал его волк. Баткин помялся, но все же рассказал. Пудолапый зашелся в громовом хохоте. Гарчибальд презрительно скривил губы. Пленси Скурато принялся что-то перебирать в своей торбе.
Шариф подвел итоги:
— Как видим, ни одно дикое животное не способно на подобные осмысленные действия. А значит, мы имеем дело с волколаком, оборотнем. Окрестности Либидума полнятся слухами, и фермеры готовы взяться за оружие, чтобы положить конец бесчинствам нечисти, явившейся из болот...
— Из-за Черной реки,— уточнил Гуго,— там много подобной мрази.
— Я как лицо, несущее ответственность за безопасность сих мест,— продолжал шариф,— обязан не допустить самочинной охоты, чреватой ненужными жертвами, потому и вызвал вас, специалистов.
Гарчибальд и Пленси полыценно зарделись. Цвет лица Гуго не изменился, ибо был и так достаточно багров, чтобы краска чувств могла на нем отразиться. Если у Пудолапого, конечно, были какие-нибудь чувства.
— Не хотелось бы отнимать слишком много времени у столь занятого человека, как наш шариф,— светским тоном молвил Гарчибальд Беспалый,— но все же хотелось бы войти в курс дела. Ибо, если мне не изменяет память близится очередное полнолуние.
— Есть наводки? — спросил Скурато.
— Кого и где будем давить? — пробасил Гуго.
— Позволь, тариф, я расскажу о бандите с Волчьих Холмов,— робко вставил Баткин.
И он поведал следопытам историю, которая уже была известна тарифу и подслушивавшему под дверьми Катлю.
— Что скажете? — спросил Партер, когда фермер кончил излагать свою историю.
— Чушь! — гаркнул рыжий верзила.
— Очень может быть,— осторожно молвил Пленси.
— Даже если Черный Джок воскрес...— начал Гарчибальд, но шариф прервал его, энергично ударив кружкой по столешнице:
— Джок! Ерунда! Джок мертв с тех пор, как получил клинок в свою дурную башку! Послушайте, месьоры, если я могу вас так называть, все это чушь. Только я доподлинно знаю, кто этот волк-оборотень! Я знал его, я верил ему, как сыну, он любил мою дочь. Он обманул меня, и я отправил его на каторгу, откуда этот прохвост недавно бежал, а потом набрался наглости явиться ко мне, дабы заверить в своей невиновности, Я заключил его в яму, откуда в ночь полнолуния сей сын тьмы исчез, задрав когтями охранника. С тех пор он наводит ужас на мирных поселенцев Тандхары! Увы мне, увы, сколь близорук оказался я, избранник народа, сколь недальновиден...
— И кто же сей тать? — негромко осведомился Гарчибальд.
— Назови нам его имя, дабы мы смогли помешать злодею совершать дела черные,— вкрадчиво молвил Скурато.
— Кто этот ублюдок?! — взревел Гуго.
Шариф понурил голову, отер со лба крупный пот и молвил:
— Бежал из ямы, обратившись зверем лесным и задрав моего человека, не кто иной, как Бэда Катль, убийца Черного Джока!
Заходи, Партер, садись. — Катль? Это ты? Сынок... — Кресло возле камина, шариф. Садись.
Шариф сел.
— Ты ведь не думаешь меня убивать, Бэда? Согласись, мало чести прикончить старика, сидящего в кресле...
— А много ли чести натравить убийц на человека, который этого не заслуживает?
— Так ты все слышал?
— Догадливый. Почему ты сделал это, шариф?
Партер хотел подняться, но, завидев тускло блеснувший хассак в руке Катля, остался сидеть.
— Сначала ты обманул меня, когда я убил Черного Джока. Я убил его по праву поединка и по просьбе людей, которых он обидел. Ты схватил меня и отправил на каторгу.
— Я отправил тебя к губернатору, а уж он решил...—
Губы тарифа пересохли, и он облизнул их, чувствуя, что и язык стал подобен сухой пемзе.
Катль смотрел ему в глаза с тем странным, оскорбительным презрением, благодаря которому он получил свое прозвище. Щеколда, опустившаяся на дверь за спиной тарифа, вынуждала Партера принимать этот взгляд, не суливший ничего доброго.
— Ты отправил меня на каторгу, потому что я любил твою дочь,— закончил Бэда.— Плохая партия, не так ли?
— Ну что ты...
— Плохая. Зачем тарифу Либидума зять-разбойник? Ты ведь не принял всерьез моих слов, что я хочу остепениться построить ферму, зажить с Эллис чин-чинарем и все такое…
— Сынок, ты ошибаешься!
— Тогда зачем ты сдал меня после поединка с Джоком?
— Так велят законы, сынок, ты знаешь, что губернатор запретил поединки на ножах!
— Плевал ты на губернатора! Поединки! Да в Тхандаре на дуэлях убивают людей больше, чем комаров на крупе лошади за дневной перегон!
— Но я представляю власть, сынок. Подумай сам, что будет, если боссонцы утратят последние представления о крепкой руке!