Западня
Шрифт:
На всем курсе она одна имела отдельную квартиру. И неудивительно, что многие курсовые вечеринки проходили именно у Ирины. Она с увлечением готовилась к ним.
Денег, благодаря родителям, у нее тоже было больше, чем у других студентов. Она закупала продукты, вино, водку, даже цветы. Прибирала и украшала свое жилье. Наряжалась. В то время Ирина еще пускалась на маленькие уловки, чтобы как-то скрыть свой горб. Отрастила волосы до пояса, сделала химическую завивку и носила их распущенными. Она надеялась, что эта прическа как-то прикроет спину. Однако увечье было слишком заметным, и она обманывала
В тот вечер она причесалась тщательнее обычного.
Нарядилась в свободное цветастое платье, скрывающее фигуру. Надела туфли на самых высоких каблуках, какие только могла вытерпеть. К ней пришла почти вся ее группа — отмечали окончание учебного года. И конечно, пришел Володя.
Он был иногородний, приехал из Куйбышева. Конечно, там был свой педагогический институт. Но его манила Москва, и он этого не скрывал.
— Еще успею пожить на родине, — говорил он девчонкам в доверительной беседе. — Хоть будет что вспомнить.
На факультете русского языка и литературы, где училась Ирина, он был единственным представителем сильного пола.
Остальные парни в основном учились на факультетах иностранных языков и географическом. Татьяна усматривала в этом тонкий расчет — она вообще была подозрительна.
— Вот увидишь, он женится на москвичке, затем и полез в наш малинник, — убеждала она в тот вечер Ирину, помогая ей резать салат. Остальные девчонки накрывали на стол, подкрашивались, поправляли прически. Многие пригласили парней с других факультетов — не танцевать же друг с дружкой! Татьяна пришла без кавалера.
— Ну и пусть женится, — улыбалась Ира, поглядывая на дверь. Володя уже пришел. Наверное, разбирал пластинки в большой комнате.
— В таком случае ему нужна невеста с приданым, — заметила Татьяна, сурово кромсая ножом редиску. — По-моему, сам он гол как сокол. Правда, симпатичный, не спорю. Он тебе нравится?
Он ей правился. Правда, Ира старалась об этом не думать, да и не стоило думать. Она это знала и без глубоких раздумий. Среднего роста, коренастый — не чета задохликам-очкарикам! Выгоревшие на солнце каштановые волосы, изумительная сахарная улыбка, ямка на подбородке. И он действительно любил литературу. И еще театр. Пожалуй, не меньше, чем Ирина — самая страстная театралка на курсе.
— В принципе, тебе он идеально подходит, — неожиданно бросила Татьяна.
Ира грохнула разделочной доской — та просто выскользнула у нее из рук. Татьяна решила, что подружка обиделась, и примирительно добавила:
— А что такого? Тебе он нравится, сама говоришь. Ты обеспечена по горло. Родители помогают. Тебе и муж-учитель не страшен!
— Ты с ума сошла, — нервно выговорила Ира. Она пыталась улыбаться, но улыбка сползала на сторону. — Ты что — издеваешься?!
Но Татьяна и не думала издеваться. Как выяснилось, она просто не брала в расчет физический недостаток лучшей подруги. Она забыла о нем — именно из-за этой способности Ира так с ней сдружилась. При ней она не ощущала себя несчастной калекой.
— Знаешь, что? — азартно предложила Татьяна, когда Ира немного успокоилась. — Я с ним побеседую. Да ты не бойся, просто выясню, как
Ира назвала ее дурой, но Татьяна не обиделась.
Вечеринка прошла блестяще. Стол был настолько заставлен блюдами, что некоторые закуски пришлось ставить в два этажа… Кто хотел — выпивал, закусывал. Кто наелся — тут же шел танцевать. В соседней комнате горел ночник — Ира не умела засыпать без света. Там медленно переступали на месте две тесно слитые парочки, которым мешал яркий свет и лишние зрители. Туда она и не думала заглядывать. Ей там нечего было делать.
— Потанцуем? — предложил Володя.
— Ты меня? — Она застыла с вилкой, на которую был насажен кусок рыбы. Никогда в жизни ее не приглашали на медленный танец.
Оказалось, что он приглашает именно ее. Она отложила вилку, встала, откинула за спину волосы. Ладони мгновенно сделались мокрыми и горячими, она украдкой вытерла их о платье. Чувствовала себя абсолютной дурой. Клоуншей — только рыжего парика не хватает. Уродиной. Старой девой. Все на нее смотрели, и это сковывало ее движения: Она танцевала намного хуже, чем умела, и проклинала себя за то, что согласилась. Это оказалось слишком горько, чересчур похоже на пародию. Это было не для нее.
Музыка смолкла. Нужно было переставить пластинку. Этим занимался Володя, и все танцующие заторопили его, стали делать заказы. Он отпустил Иру и поднял руку:
— Все, все! Ставлю «Гаммаполис»!
Эта пластинка венгерской «Омеги» появилась у Иры на днях — отец купил по знакомству, за бешеные деньги, зная, как дочь увлекается музыкой. К ней еще не успели привыкнуть и ставили весь вечер. Самым увлекательным было то, что среди парней, которых привели с собой Ирины подруги, оказался венгр — студент их же института. Дьюла бойко говорил по-русски и охотно переводил на слух слова песен; Девчонки были в восторге. Особенно всех растрогала песня «Гаммаполис-1». Космонавт прощается со своей девушкой: «Быть может, ты уже моя, но „Гаммаполис“ ждет меня. Если тебе станет грустно — посмотри в окно, и ты увидишь те края, где „Гаммаполис“ ждет меня». Примерно так декламировал подвыпивший Дьюла.
— Потанцуем еще? — предложил Володя, когда поставил пластинку. Уже пошло вступление, и она с удивлением увидела свою руку — рука сама собой поднималась и тянулась к его плечу. «Я ведь не хотела больше танцевать…»
Володя обнял ее за талию. Нагибаться ему не пришлось — в конце концов, он тоже не слишком вышел ростом.
— Знаешь, со мной тут говорила Танька, — сообщил он, наклоняясь к ее лицу.
«Какой стыд, боже мой…» — мелькнуло у нее, и она уставилась в пуговицу на его рубашке. "
— Она, по-моему, выпила лишнего, — продолжал Володя, чутко выбирая направление танца, чтобы не столкнуться с другими парами. Танцевали почти все — даже те, кто до сих пор интересовался только закусками.
— Может быть, — шепнула Ира. — Я видела, она пила водку.
Их вынесло в коридор. Здесь было сумрачно и прохладно. Ирина отошла к стене и прижалась к ней спиной.
Так ей было легче. Теперь у нее как будто совсем не было спины. Во всяком случае, никто не мог на нее смотреть.