Западня
Шрифт:
– Не спорьте, – шепнула на ушко Танкреду молочница.
– Хорошо, будь по-вашему, – ответил молодой человек, решив во всем слушаться мудрую спутницу.
– И все равно, таких невероятных, рискованных и успешных предприятий свет еще не видывал, – заявил Гонтран.
– Но от этого мы не должны забывать о каплуне, – ответил ему Танкред.
– Как и о трюфелях.
– Тогда давайте пробиваться через толпу, она, похоже, стала немного редеть.
– У меня есть экипаж, – сказала молочница. – Чтобы мы все могли добраться до вашего дома, господин Мэн-Арди, вам достаточно будет нанять еще один.
Когда
Танкред, Гонтран и остальные, во время поездки из театра успевшие обменяться впечатлениями от откровений гостьи, не преминули потребовать дополнительных подробностей о повелителе Монкрабо.
– Господа, вы спрашиваете меня о том, чего я вам рассказать не могу.
– Почему?
– Я связана.
– Клятвой? – спросил Танкред.
– Да, клятвой.
– Тем не менее, мадам, вы сказали, что знаете повелителя Монкрабо и короля лжецов.
– Мне известно, кто он.
– Ах, боже мой, мне тоже! – воскликнул Гонтран.
– В самом деле? – спросила молодая женщина.
– Он действительно король. Но не лжецов, а воров.
– Этот калека? Полно вам! Это невозможно.
– Тем не менее иначе ведь быть не может, не так ли, мадам?
– Господа, окажите любезность, не пытайтесь разговорить меня на эту тему. Я все равно ничего не скажу.
– В то же время, мадам, вы дали нам надежду, что, почтив своим присутствием наш скромный ужин…
– Я ничего вам не обещала. Кроме того, должна заметить, что я согласилась прийти из любопытства и, в большей степени, из чувства признательности.
– Из чувства признательности?
– Из любопытства?
– Да, из любопытства – чтобы увидеть своими глазами, как живет юноша, и из признательности – чтобы выразить господину Танкреду благодарность за то, что он защитил меня от Сентака.
– Кстати, что такого интересного де Сентак мог сказать этому господину калеке, который по нашей милости так славно покатился кубарем?
– Вы хорошо знаете Сентака? – спросила молочница.
– Ну… – протянул Танкред. – Неплохо.
– Тогда соблаговолите мне сказать, кто он.
– Насколько я знаю, он креол с острова Маврикий. Его родители родились в Пондишери, говорят, что хоть кожа этого молодого человека и белая, в его жилах течет индейская кровь.
– О нем ходят такие слухи?
– Да, мадам, и те, кто знает о жестокости его натуры, этому отнюдь не удивляются.
– Он храбр?
– Порой да, как и все испанцы. Но бывают моменты, когда он даже после самых смертельных оскорблений не решается не то что броситься в бой, но даже рассердиться.
– Странно.
– Более чем странно… Таким образом, как вы недавно сказали, вполне может случиться, что Сентак не потребует от меня удовлетворения за то, что я вмешался в ваш с ним спор. Но как бы там ни было, его храбрость у меня сомнений не вызывает. В довершение всего он еще и невероятно упрям. Поговаривают, что, решив добиться успеха в том или ином деле, он без угрызений совести может воспользоваться любыми средствами. Наконец, он жаден, алчен и страшно ревнует свою жену, которую обманывает, хотя вы, мадам,
– А его супруга вам, случаем, не родственница?
– Она свояченица моего брата.
– В девичестве мадемуазель Эрмина де Женуйяк?
– Да, мадам.
– Ходят слухи, что она очень несчастна.
– Говорят, да.
– И очень богата.
– На редкость богата. Старый еврей Самуэль оставил ей и моей невестке Филиппине поистине королевское состояние.
– А в завещании Самуэля на ее счет никаких особых распоряжений не было?
– Были, мадам. Вам известно, что сей достойный старик, которого любил весь Бордо, обладал несметными богатствами. Во время Революции большую часть состояния у него попытались отобрать, но он оказался умнее всех и в результате ничего не потерял. Вы также знаете, что под конец жизни он тратил на себя очень мало, что позволяло ему еще больше приумножать капиталы. После его смерти наследникам досталось порядка ста двенадцати миллионов, в том числе двадцать четыре миллиона мадам де Блоссак, здравствующей и по сей день, и по шестнадцать каждой из внучек.
– Но это составляет всего пятьдесят шесть миллионов, – сказала молочница.
– Да, мадам.
– Ровно половину наследства.
– Вы великолепно проводите подсчеты.
– А кому досталось остальное?
– Во-первых, шесть миллионов Самуэль отдал бедным.
– Хороший поступок.
– А во-вторых, когда-то он был молод… – продолжал Танкред.
– Те, кто его видел, в этом даже не усомнились бы.
– Молод и женат.
– Как?
– Да. И жена, судя по всему, очаровательная, родила ему сына.
– Ого! Это уже что-то новое.
– Для вас, мадам, несомненно. Когда этому юноше исполнилось пятнадцать, – сообразительности ему уже тогда было не занимать – он подумал, что в один прекрасный день станет достаточно богат и, жаждая приключений и славы, испросил у отца разрешения поступить во флот. Самуэль, владевший значительным количеством кораблей, выполнил его просьбу и разрешил подняться на борт судна, следовавшего в Индию.
Сей молодой человек, которого звали Давид, прибыл на Восток в тот самый момент, когда Дюплеи [5] , героический Дюплеи, начинал ту невообразимую битву с англичанами, которой мы никогда не устанем восхищаться и которая принесла бы замечательные результаты, если бы Францией в те времена правили умные люди.
5
Жозеф Франсуа Дюплеи (1697–1753) – маркиз, граф де Ла Ферьер, генерал-губернатор Индии.
– Это уже какой-то исторический экскурс…
– Простите, я немного отвлекся. Но вернемся к нашим баранам. Этот Давид с невероятным пылом стал под знамена Дюплеи и помог ему деньгами отца.
– Значит, он герой?
– Да, мадам, настоящий герой, ведь он был одним из самых неустрашимых соратников Дюплеи и принимал участие в двух десятках сражений. Но когда он вел индийскую армию к победе, его сразила английская пуля. Дюплеи его долго оплакивал.
– По-моему, мы немного отклонились от Сентака, – заметил Гонтран.