Запах цветущего кедра
Шрифт:
— Зачем нужен?
— Сама толком не знаю... Может, чтоб тебя привёл. А Прокоша жену себе взял. А может, по иной причине, нам неведомой... Не укажи старики безымянный ручей, Рассохин бы к нам сюда залез. И стронули бы огнепальных с обжитого места. Тут, под пойменными болотами, огромная россыпь, лет на сорок работы прииску. Вот и отвели беду, подсунули ему малую россыпушку. Драги отработали и пропали, лесу мало, да и тот не взять. Карагач опустел, и нам воля... Но это всё — мои догадки. Правду только старики знают.
Женя выслушала её, потом беззвучно спящую в зыбке троицу.
— Какие-то чудеса ты рассказываешь.
— Поживёшь
— Что это за старики такие? — с искренним любопытством спросила Женя. — Давно о них слышу, а спросить некого.
— Есть у огнепальных такие, — сдержанно проговорила Галя. — Которые грядущее знают на много лет вперёд. И мало того что знают, — умеют его подправлять, как надо, или даже изменять по своей воле.
— Нет, могу ещё понять, как Прокоша рыбу ловит или соболей находит. Даже то, как срок мне определил. И чары нанести может — испытала. Но чтоб будущее изменять?
— Я и сама ещё не верю, — призналась повитуха. — Старики женщин особо не посвящают. Иных учат чему-то: лечить, например, головы заморачивать, чтоб беду отвести. Меня вот роды принимать приставили, сказали: рука лёгкая младенцев повивать. К чему тебя приставят, посмотрим.
Но чую: не зря они всё это затеяли. Тройни тоже у огнепальных редкость. А тут ещё молочное родимое пятно... Ой, да что гадать? Не наше это дело.
Она вынесла лохани, вымыла пол, затем исчезла на четверть часа и принесла еду.
— Теперь тебе троих кормить, — сказала она. — И сама ешь за троих.
Постояла над плетёными зыбками, в ряд подвешенными к потолку, посмотрела, как спят младенцы, и заговорила, словно обращаясь к ним:
— Одно слышала: через тридцать лет уйдём отсюда.
— Куда уйдём? — насторожилась Женя.
— Неизвестно... Твои сыновья вырастут — узнаем. Может, им и доведётся огнепальных уводить.
9
Колюжный предусмотрительно сделал заявку на вертолёт ещё из Москвы, но когда прилетел, оказалось, что во всей области уже бушует внешне почти незаметный неврастенический ажиотаж: встречали гостей из Центра коммуникаций. Что это за организация, с чего вдруг нагрянули её представители вкупе с ОМОНом и что собираются делать — толком даже губернатор вряд ли знал. Ощущение было такое, будто ЦК — это нечто высокое и грозное, сопоставимое со старым, партийным. Начальников в областном аэропорту знобко потряхивало; по распоряжению центра на всякий случай поставили на спецобслуживание все ведомственные вертолёты и ни о каком фрахте налево слышать не хотели.
Было ещё два пожарных, принадлежащих МЧС, однако и там от Вячеслава отмахивались, мол, начинается пожароопасный сезон. Однако как выяснилось, откровенно врали и не давали борт даже на один рейс по той же причине, мол, ЦК негласно запретил всяческие несанкционированные им полёты над территорией области. Спасатели же дали дельный совет — обратиться к местному олигарху, который не так давно купил частный геликоптер французского производства, подержанный, десятилетний, но ведь иномарка, с виду — так приличная. Правда, сам владелец только учился летать, поэтому
Колюжному не оставалось времени на раздумья, Бурнашов с компанией уже были в Усть-Карагаче, и младший Галицын рвался немедля ехать по месту пребывания своего отца, то есть на Гнилую Прорву. Он уже сделал попытку прорваться на джипе по старому зимнику вдоль реки, но в пяти километрах засадил машину так, что едва выдрали трактором. Теперь катался по посёлку, искал лодку с мотором и проводника, и будто бы уже договорился с кем-то, но Бур-нашов удерживал его тем, что не хотел оплачивать аренду моторки, а своих денег у Романа будто бы не было. В принципе, его можно было и отправить на розыски Галицына, но Рассохин — когда ещё была связь с ним — отчего-то велел ни в коем случае не пускать его в одиночку.
Колюжный встретился с местным олигархом, в общем-то без особых хлопот подрядил у него вертолёт, невзирая на завышенную цену, залог и строгий наказ не совершать ничего криминального с применением летательного аппарата — будто бы опасался за свою репутацию. Пилот был из уволенных военных лётчиков, воевал в Чечне и вначале показался Вячеславу человеком отчаянным и независимым. Они вместе проработали на карте маршрут до Гнилой Прорвы и в тот же день, уже после обеда, вылетели в Усть-Карагач. Приземлились там на полузаброшенном аэродроме, где Бурнашов, чтобы не тратиться на гостиницу, разбил лагерь из двух палаток.
Всё аэродромное хозяйство Усть-Карагача принадлежало теперь МЧС, рейсовые самолёты не летали уже лет двадцать — с тех пор, как закрылся прииск. Земляное лётное поле однажды и навсегда завоевал вездесущий репейник, и начиная с осени, а особенно весной отойти от старого здания аэропорта, не нацепляв прилипчивых коробочек, было невозможно. И рос он здесь настолько высоким, что скрывал с головой человека. Оставались свободными от его засилья лишь небольшой пятачок с бетонной площадкой и две узкие колеи, ведущие к посёлку. Но дежурным в радиорубке был стареющий парашютист лесоохраны, судя по раскосым улыбчивым глазам, из местных туземцев — ясашный. Кирилл Петрович успел щедро угостить десантника, сразу же найти общий язык и провести разведочный опрос, то есть узнать все местные сплетни за последний год. Пенсионер сразу же предупредил, что он — самый счастливый мужик в Усть-Карагаче, поскольку живёт одиноко, давно переселившись на аэродром, в пустующее деревянное здание. Тут он раскопал огород, развёл пасеку, коз, летом косил сено, когда-то отвоевав у репейника лужок, и, несмотря на уединённую жизнь, знал всё, что творится в округе. Каждое утро дежурный носил молоко к магазину, где его продавал, наторговывал себе ровно на пол-литра водки и возвращался на свой безопасный островок, зная, что его никто не потревожит.
— Ясашные — самые счастливые люди на земле, — сразу же заявил он, — потому что у нас нет врагов. А народ, у которого нет врагов, — самый мудрый народ.
После второй бутылки его потянуло на растительную философию, в результате чего Бурнашов узнал, что самая мудрая из трав на земле — лопух, то есть репейник. У него тоже нет врагов, всё живое и неживое состоит в друзьях, поскольку всё, что движется: будь то звери, птицы, люди или даже ветер — помогают лопухам рассеиваться по земле и сохранять свой род.