Запах денег
Шрифт:
— Поговори мне! — Махнорылов выхватил из голенища сапога стек, оттянул Егорушку по животу.
— Караул!
— Кто у тебя на очереди следующий? Шейх Саудовской Аравии? Президент США? Генеральный секретарь ООН?
— Я не киллер!
— Ну-ну, — Махнорылов нажал кнопку, и стальные цепи принялись выворачивать лопатки беллетриста.
— Я просто писатель!
— Ах, вот как?! — Махнорылов стеком покрутил в чане. — Тотошка! Принимайся, братишка, за дело.
Из воды тут же показалась крокодилья могучая пасть.
Валентин Валентинович похлопал рукой в черной перчатке крокодила по щеке.
Аллигатор пружиной выскочил из чана и сорвал с Головенкина лаковую туфлю.
— Я! Я! Я хотел убить Римского Папу! — белугой взвыл Егор.
Тотошка зловеще согнулся перед очередным прыжком.
— Отставить, — обронил Махнорылов. — И что за клиенты пошли? Ломаются на крокодиле.
Валентин Валентинович с оттягом огрел Головенкина стеком, и тот блаженно потерял сознание.
Ему было хорошо… Щекотно… Славно…
Трое обнаженных таитянок, а это были именно они, Егорушка в них знал толк, массировали ему спину.
Ни людоеда Тотошки. Ни Махнорылова в эсэсовской униформе. Ни вонючего чана.
Любовные схватки с оливковыми девчушками вернули Головенкина к жизни.
Он вышел на балкон, блаженно закурил, глотнул виски.
Ну, и приснится же! Надо переходить с ужастиков на сентиментальные романы.
Березовая роща нежно шумела. Озеро вспыхивало янтарными всполохами.
В дверь позвонили.
На пороге стоял Валентин Валентинович Махнорылов. И в каком виде!
Черные чулки в сеточку. Плиссированная мини-юбка. Накладной бюст под шелковой блузкой.
Махнорылов поцеловал Егора в щеку:
— Ну, миленький, поиграем?!
— Во что? — споткнувшись, сдал Головенкин.
— Садо-мазо! Возьми меня, мой сладенький!
Махнорылов стремительно стащил с себя юбку. Ажурные трусики туго обтягивали его массивный зад.
— Вон! — взвизгнул Головенкин и осекся.
Ловкой подножкой Махнорылов сбил его на пол. Привычно щелкнули наручники. Пластырь намертво заклеил рот.
— Молчи, нехороший! — интимно прощебетал Валентин Валентинович. — Мамочка научит тебя науке любви.
Вспыхнул огромный экран домашнего кинотеатра.
Головенкин зажмурился. Он был посажен от экрана в метре.
— Открой глазоньки, медовый! — Махнорылов большими пальцами поднял веки беллетриста.
И Егорушка стал глядеть.
Кассета щедро делилась пряными зрелищами голубой любви. И не только! Мужики спаривались с лебедями, аллигаторами и даже кроликами. И все это на шизоидном фоне садо-мазо. С цепями, шипатыми ошейниками, плетками и кожаными сапогами со шпорами.
Головенкина мутило.
Монитор захлебывался пиршеством плотских утех. Но это был еще не весь режиссерский замысел. В готический экранный зал вбежала рота полуобнаженных, длинноногих автоматчиц и открыла ураганный огонь по похотливым мужикам и тварям.
Красотки доразделись и рядом с теплыми трупами предались лесбийской любви.
— Убедил, котик? — Махнорылов выключил телевизор.
— Кастрируй меня! — со слезами попросил Головенкин.
Проснулся он в своей накрахмаленной кроватке.
Рядом, на модернистки изогнутом стульчике, примостился Валентин Валентинович.
— Ну, как наши эксклюзивные услуги? — Махнорылов подобострастно взглянул в глаза Егора. — Дерут по коже?
Головенкин схватил Махнорылова за горло.
…Теперь Егорушка навещает санаторий “Арктур” регулярно, раз в квартал.
Ведь это так бодрит, будит воображение!
Головенкин только попросил Махнорылова убрать крокодила Тотошку и избавить его от голубых садо-мазо радостей.
Зачем ему кричать о кастрации?
Валентин Валентинович пошел Егору навстречу. И каждому приезду классика готовит что-то особенное, в его стиле, но, однако, сугубо эксклюзивное.
Капсула 15. ХАЛЯВНАЯ ПАСТА
Семену Пигалеву, механику фабрики бульонных кубиков, ее всучили в подземном переходе, на выходе метро “Баррикадная”. Зубная паста “Свежесть истины”. И назовут же! Рекламщики, мать их! По глобальным понятиям решили протанцеваться.
Однако, из-за сэкономленной двадцатки, было приятно. Зарплату бульонщики получали мизерную. Да и ту с опозданием. Ну, не хотят россияне жрать эту куриную труху. Не желают!
Дома вытащил пасту из коробки и обомлел. Тюбик озорно переливался всеми цветами радуги. Объемная голограмма качества дразнила глаз.
Сеня, хохмы ради, прочитал все надписи.
Кариес, так. Кровоточивость десен, ясно. Освежающий запах, само собой. А это что такое?
Начертанный игривой вязью лозунг гласил: “Утром почистил пастой зубы — день говоришь правду”.
— Кретины! — выругался Семен. — Издеваются над потребителем.
Долго не мог заснуть.
Ворочалась, а потом по-богатырски захрапела, жена, Клавка. В два часа ночи зачем-то искала свою вставную челюсть теща, Вера Васильевна. Вскрикивал от воинственных снов сын, Максимка.
Сеня задумался о жизни.
Удивительно, за свои тридцать пять лет он почти никому не говорил правды. Уворачивался, уходил угрем. И чего добился? Дрянная работенка, дура-жена, теща со вставной челюстью.
Хотя бы один денек лепить всем правду-матку в глаза! Расправить плечи! Вздохнуть полной грудью!
В блаженных мыслях уснул.
А утром выдавил на щетку белоснежную пасту.
О, как дерет десны! Какая ядреная свежесть!
Нет, вчера ему определенно повезло.