Запах медовых трав
Шрифт:
Молодуха Кам посмотрела на приоткрытую дверь. Он загородил дверной проем. Свежий ветерок с реки приятно холодил спину. Он почувствовал, что от этого прохладного дыхания ветерка у него перестали гореть уши. Керосиновая лампа, сделанная из корпуса снаряда, имела удивительно солидный и добротный вид. В его воображении вдруг возникла картина разрывающегося снаряда. Его рука дернулась по привычке: сначала — куда-то под мышку, а потом — к сердцу. Так он обычно делал, когда давали залп по толпе людей. Он перевел дыхание и сунул руку под рубашку. Рука была мокрая и липкая от пота.
— Ты что-то сказала?
— Господа начальники внушали нам, что мы живем в свободном мире и…
Он не дал ей договорить:
— Клянусь пречистой девой, я женюсь на тебе по-хорошему!
Тут он опять вспомнил об этой самой свободе. Он не раз разглагольствовал на эту тему перед толпой. Особенно в дни политических событий, когда, например, партия демократов вместе с президентом Кеннеди пришла к власти
— Войдите в мое положение, господин. Мне ведь приходится заботиться не только о себе, на моей шее еще свекровь. Сами видите: плоха она, бредит. Видать, не сегодня-завтра отойдет, вон как распухла вся. Сегодня после полудня господа начальники велели перекрыть дорогу, никого не пропускать. До рынка-то я добралась, а обратно пришлось идти в обход, сделала крюк до самых зарослей Ме. Добралась домой поздно. Я еще и огня не разводила, сама с самого утра ничего не ела и свекровь у меня не накормлена.
— Всевышний не оставит без своих милостей такую кроткую овечку… только вот какой ты веры? Зачем ты ходила на рынок? Небось, чтоб передать своим какую-то новость?
— Господин, не губите ни за что ни про что. Будьте милосердны.
— Сам господь вразумил нас: если нужно точно узнать, не вьетконговка ли какая-нибудь бабенка, нужно испытать, как она отзовется на любовь офицера нашей армии.
— Мы люди темные, бедные, — проговорила Кам со вздохом, — мое дело добыть бататов или маниока, да как-то прокормиться, я даже толком не знаю, кто они такие, вьетконговцы эти. Слыхала, будто они на северном берегу, а больше ничего не знаю. Свекрови надо бы дать бульончика. Умирает ведь человек. А у меня даже куска коричневой материи нет для савана, чтобы хоть похоронить как полагается… Завернуть не во что. Рыбья голова, которую я принесла с рынка, почти совсем протухла, зря пропадает!
Из репродуктора на том берегу вновь раздался детский голос:
«Мама, а у моего зайчика синие глазки! Это мне его папа принес! Еще до праздника Тет [68] . Когда я катался на лодке, я взял его с собой и держал повыше, чтобы тебе было видно с того берега. Но почему ты даже не вышла на нас посмотреть?»
Он увидел, что по щекам женщины текут слезы. Ну что ж, поплачь! Тебе надо выплакаться. Можешь даже не смахивать их со щек, зачем? А он подождет, пока она предается своим чувствам, ничего, что придется потерпеть. Пусть варит рыбу, пусть выплачется, а там, глядишь, женское сердце и растает.
68
Праздник Тет — Новый год по лунному календарю; праздник начала весны.
Он присел на корточки у порога. Старуха в углу дома громко застонала. К стонам он привык, обычное дело. А вот женщина, которая разводила сейчас огонь в плите, казалась ему необыкновенной. Ему вспомнилась военная операция в Куангчи, хоть с тех пор прошло немало времени. Майор сказал ему доверительно: «Надо действовать чуть-чуть осторожнее, не так открыто!» В тот день начальник отряда охраны приволок к его машине белотелую дородную девку со связанными за спиной руками. Он еще подумал тогда: где это она так отъелась? Охранник объяснил, что это дочь самого настоящего вьетконговца, которая прикидывается умалишенной. И тогда он предложил: «На всех у меня в машине места не хватит. Но ее я могу доставить в Куангчи, если это нужно». Приказ есть приказ, пришлось доставлять… Пока они ехали, она без конца бранилась. Он помнит, как она твердила: «Пусть провалится этот президент Дьем вместе со всеми его предками, если он не вернет мне мужа!» Она то и дело изрыгала проклятья и дико хохотала. Брань, настоянная на любви. Он дал ей пощечину. Ему тоже нужна была любовь. Тогда она заголосила во все горло. Черт возьми, какая у нее была шея… И тут у машины вдруг заглох мотор. Он прогнал подальше шофера, который услужливо разыграл комедию с заглохшим мотором. Пусть себе прогуляется, он и один не пропадет. Он остался в окружении гор и холмов, среди безжизненного щебня и сухой травы, вытоптанной сапогами. Господь свидетель, он тайно призывал на помощь силы небесные, чтобы все обошлось благополучно, но едва он сделал свое дело, как она вцепилась в него и стала снова вопить, чтобы ей вернули мужа: «Провались ты пропадом, президент Дьем, верни мне мужа!» Он объяснил ей, что президент Дьем вовсе не он, но она продолжала орать свое. Он с ужасом ощутил, что она хохочет, все сильнее сдавливая его шею. Глаза ее буквально вылезли из орбит, а брови страшно перекосились. Подбежавший шофер испуганно крикнул: «Господин, она действительно сумасшедшая!» Ну что ж, господь, видно, снизошел к его молитвам — она и в самом деле сумасшедшая. Он в сердцах обругал охранника, который навязал ему эту идиотку. А она вдруг изловчилась и снова вцепилась в его мундир. Она бормотала, что теперь она знает, что он ее муж, а вовсе не президент Дьем. От этих слов его передернуло. Еще чего не хватало — ее муж. Он стал избивать девку ногами с таким неистовством, точно творил святое дело. Вот когда ему пригодились навыки, приобретенные в армии. При воспоминании об этом он почувствовал, как рука его сама собой дернулась, творя крестное знамение, — ткнулась под мышку, потом коснулась груди… Через несколько дней специально присланный уполномоченный по особым делам сказал ему: «Господин, как выяснилось, она была женой нашего солдата, он служил в подразделении, которое вело боевые операции в районе Кесона, и погиб, когда мы прочищали перевал Ка». Эта новость на него не произвела никакого впечатления; он лишь прищелкнул языком: «Видно, этой жалкой твари суждено было сгинуть, на все воля всевышнего». В глубине души он до сих пор не мог избавиться от беспокойства, не мог забыть, как непочтительно отзывалась эта девка о президенте Дьеме, как перед смертью она открыла глаза и нагло уставилась на него и уже в предсмертных судорогах вдруг широко разинула рот и с громким хохотом прокричала: «Ты мой муж!»
Черт возьми, похоже на то, что он снова утратил свободу! Он все еще сидел в полутьме у порога, дожидаясь, пока молодуха Кам кончит свои дела. Он ведь не просто офицер, а образованный офицер-католик, находящийся на службе в армии президента Дьема, ему ли не понять, что у каждого живого существа могут быть свои причины для недовольства и раздражения. Однако сколько можно дразнить его запахом рыбного соуса, который щекочет ноздри? Сколько можно стоять к нему спиной? Впрочем, эта спина так и притягивает к себе его взгляд. Она повернулась к нему вполоборота, так что ему стала видна гладкая щека. Пожалуй, сейчас она не взовьется, как вначале, если он попробует подойти к ней поближе. Он шагнул к ней. От всего тела Кам исходил резкий запах. Ее лицо было чем-то выпачкано. Но шея была ослепительно белой. Он впился глазами в эту шею. В это время снова раздался стон умирающей старухи.
— Господин, свекровь при смерти! Пожалейте меня!
— Я приглашу сюда священника из Сайгона. Я женюсь на тебе. Все мои три тысячи донгов, все мое жалованье… — Он на минуту запнулся, внезапно вспомнив об отце. У старой бестии водятся деньжонки, но он все равно любит вымогать…
Увидев, что Кам, зажав губами гребень, укладывает жгутом рассыпавшиеся волосы, он произнес сдавленным шепотом:
— Я буду любить тебя по-особому. Так любил Христос деву Марию, ты ведь слышала о непорочном зачатии. Я сделаю тебя счастливой. Клянусь…
— От меня дурно пахнет. Прошу вас, уходите отсюда поскорее! Матушка! Вам очень больно? Сейчас будет готов рыбный суп.
Больная не отзывалась.
— Матушка, вам больно?
Из-под груды циновок не доносилось ни звука. Он быстро перекрестился рукой, на которой не было кольца, призывая на помощь господа бога.
— Матушка… еще утром вы просили укрыть вас цветной циновкой…
Не дожидаясь, когда она умолкнет, он бросился на нее. Благодаря навыкам, приобретенным в армии, он действовал мгновенно. Перво-наперво он зажал ей рот. Затрещали безжалостно раздираемые женские брюки из грубого шелка, выкрашенного настоем коры дерева сим. На миг ей удалось высвободиться. Тогда он пустил в ход особый прием, быстро нагнулся. Испуганные шумом борьбы, с писком разбежались мыши. Вдруг он взвыл не своим голосом. Нестерпимая боль! Острые редкие зубья старого гребня, сделанного из крепкой древесины хлебного дерева, впились в его глаза.
Женщина бросилась бежать к реке.
На том берегу давно уже закончили чтение по радио детских писем. Передавали музыку. Звучала мелодия, полная могучей любви к жизни и свободе.
А в ее ушах все звенел детский голосок: «В это время карпы еще не ловятся. Но я уже все-таки попробовал карпа».
Она спокойно стояла, пока ее связывали. Она словно ничего не замечала. Детский голосок все не умолкал.
С наступлением осени садки-озерца на соляных разработках вдоль берега моря покрылись корочкой. Алмазным блеском заискрились крупные твердые кристаллики. Чистая голубизна неба лишь слегка замутнена легкой, прозрачной пеленой облаков. Сквозь их нежную вуаль пробиваются теплые, словно умиротворенные солнечные лучи, навевая мысли о вечности природы, мысли, которые всегда приходят мягкой осенней порой. Дружно распускаются осенние цветы, поворачиваясь к морю — туда, откуда веет ленивый ветерок. Пестрые головки цветов покачиваются на фоне серебристой морской ряби. Порывы свежего дыхания необъятного морского простора обдают теплую землю, ласково тормошат усыпанные цветами ветки. Удивительное сочетание алого цвета с уходящей до самого горизонта синью моря придает осенней поре особое очарование.