Запах соли, крики птиц
Шрифт:
— Если мне не изменяет память, это была конференция в Хальмстаде в две тысячи втором году. Там речь шла о разных странных случаях со многими вопросительными знаками, которые так и не удалось снять, — не отрывая глаз от бумаг, ответил Патрик.
— О'кей? — вопросительно произнес Мартин, ожидая продолжения.
— Расскажу больше, когда мы найдем записи. У меня пока есть только смутная идея, поэтому я хочу освежить память, прежде чем что-либо говорить.
— О'кей, — теперь уже без вопросительной интонации повторил Мартин. Любопытство его, однако, не покидало, но он достаточно хорошо знал Патрика, чтобы понимать, что давить на него не имеет смысла.
Внезапно Патрик поднял взгляд
— Но я расскажу, если ты расскажешь…
— Расскажу что? — удивленно переспросил Мартин, но, увидев улыбку товарища, понял, на что тот намекает. Он засмеялся. — Ладно, договорились. Когда ты расскажешь, я тоже расскажу.
После часа бесплодного перелистывания Патрик вдруг возликовал.
— Вот они! — Он выдернул бумаги из пластиковой папочки.
Мартин узнал почерк Патрика и попытался прочесть текст вверх ногами. Получалось неважно, и он, разочарованный, принялся ждать, пока тот сам просмотрит записи. Прочтя три страницы, Патрик вдруг остановил указательный палец посередине листа. Между бровями у него образовалась глубокая морщина, и Мартин попытался мысленно призвать его читать побыстрее. Через несколько минут, показавшихся вечностью, Патрик торжествующе поднял взгляд.
— О'кей, выкладывай сперва твою тайну, — потребовал он.
— Э, прекрати, я просто умираю от любопытства. — Мартин засмеялся и попробовал вырвать бумаги из рук Патрика. Однако коллега, похоже, оказался готов к маневру, поскольку быстро отдернул их, подняв в воздух.
— И не думай, сперва ты, потом я.
— Любишь ты, паразит, задираться… — Мартин вздохнул. — Ну да, ты правильно думаешь. У нас с Пией будет ребенок. В конце ноября. — Он предостерегающе поднял указательный палец. — Но не смей пока никому говорить! У нас еще только восьмая неделя, и мы хотим хотя бы до тринадцатой сохранить это в тайне.
Патрик поднял вверх обе руки. Бумаги, которые он держал в правой, разлетелись.
— Обещаю молчать как камень. Но, черт возьми, поздравляю!
Лицо Мартина расплылось в улыбке. Ему не терпелось поделиться замечательной новостью, и он уже несколько раз чуть было не поведал ее Патрику, однако Пия хотела подождать, пока пройдет первая критическая треть, и он подчинился. Но теперь, хоть кому-то рассказав, получил большое удовольствие.
— Ну вот, ты все знаешь. Говори, зачем мы последний час просидели тут, копаясь в пыли.
Патрик сразу обрел серьезность и протянул Мартину документ, указав пальцем, откуда следует начинать читать, а сам стал ждать. Вскоре Мартин с удивлением поднял взгляд.
— Теперь нет никаких сомнений в том, что Марит действительно убили, — заявил Патрик.
— Да, ты прав.
Один ответ они получили. Но этот ответ только увеличил количество вопросов. Им предстояла огромная работа.
Он гремел противнями так, что слышно было даже в магазине. Мехмет сунул голову во внутреннее помещение пекарни.
— Чем ты, черт подери, занимаешься? Громишь заведение?
— Не твое дело! — Уффе демонстративно вновь громыхнул железными листами.
— Сорри… — Мехмет поднял руки, приготовившись отразить удар. — Встал не с той ноги или…
Уффе не ответил. Он сосредоточенно покидал противни один на другой, а затем тяжело опустился на стул. Все это начинало ему чертовски надоедать. «Покажи мне Танум» не отвечал его ожиданиям, во всяком случае, пока. До него только теперь дошло, что ему действительно придется работать по-настоящему. Явный недочет в протоколе. Уффе еще никогда не пробовал честно отпахать целый рабочий день. До сих пор кое-какие взломы квартир, скромный грабеж и тому подобные делишки давали средства к существованию неработающему человеку — разумеется, не особо шикарному, он ведь отваживался только на мелкие преступления — но вполне удовлетворительному, поэтому можно было не вкалывать. И вот он угодил сюда. Даже жизнь на острове была легче — там он мог целыми днями валяться на солнце и трепаться с другими участниками. Периодически возникали какие-то соревнования и конкурс на роль Робинзона, а в остальном — чистая халява. Конечно, блин, ему все время хотелось жрать, но переносить голод оказалось куда легче, чем он предполагал.
Остальные участники шоу «Покажи мне Танум» тоже не оправдывали его ожиданий. Сплошные придурки. Этот чертовски примерный Мехмет, который совершенно добровольно вкалывает в пекарне как зверь. Калле, участвующий в шоу только для того, чтобы продолжать оставаться королем дорогих кабаков Стокгольма. Тина — такая высокомерная и надменная, что ее все время хочется поставить на место. А Йонна — чертова неудачница. Ее стремления резаться он просто не понимал. И в довершение всего — Барби. Лицо Уффе помрачнело. С этой сукой он еще разберется. Если она думает, что ей что-либо сойдет с рук, то здорово ошибается. Услышанное сегодня утром утвердило его в мысли о необходимости перекинуться парой слов с этой напыщенной силиконовой телкой.
— Уффе, ты сегодня собираешься работать? — Симон смотрел на него с вызовом, и Уффе со вздохом поднялся со стула.
Он ухмыльнулся в сторону висящей камеры и вышел в магазин. Придется принести себя в жертву и немного повкалывать. Но вечером… вечером он задаст Барби жару.
Уходя с работы, Мельберг задержался возле кабинета Хедстрёма. У Патрика сидел Мартин, и, казалось, они оба были очень заняты. По всему столу валялись бумаги, и Мартин что-то записывал в блокнот, Патрик разговаривал по телефону, прижав трубку к уху плечом, чтобы иметь возможность одновременно рыться в лежавших перед ним листах. Какое-то мгновение Мельберг обдумывал, не зайти ли узнать, что их так занимает, но по зрелом размышлении решил, что не стоит. У него есть дела поважнее, а именно пойти домой и привести себя в порядок перед свиданием с Роз-Мари. Они встречаются в ресторане «Постоялый двор» в семь часов, значит, на то, чтобы приобрести максимально презентабельный вид, у него есть два часа.
После короткой прогулки до дома Мельберг тяжело дышал — приходилось признать, что его физическая форма далека от желаемой. Войдя в квартиру, он на мгновение окинул ее взглядом стороннего наблюдателя. Он и сам видел, что это никуда не годится. Если предположить, что удастся организовать тут небольшое ночное свиданьице, то необходимо что-то предпринять. Все его тело и голова решительно возражали против идеи уборки, но, с другой стороны, у него редко бывал такой хороший стимул. Ему казалось на удивление важным произвести на женщину, с которой он сегодня встречается, хорошее впечатление.
Часом позже он, тяжело дыша, опустился на диван, подушки которого были выбиты впервые с момента попадания к нему в квартиру. Мельберг прекрасно понимал, почему уборки производились так редко: это просто-напросто требовало слишком больших усилий. Однако, оглядев квартиру, он смог лишь констатировать, что они не пропали даром и почти сотворили чудо. Теперь жилье выглядело вполне пристойно. У него имелась кое-какая приятная мебель, унаследованная из родительского дома, и, когда ее освободили от обычного слоя пыли, у нее оказалась недурная отделка. Затхлый запах, шедший от давно немытой посуды и прочих залежей, который буквально бил в нос, Мельбергу удалось изгнать проветриванием, а мойка, обыкновенно забитая посудой, сияла, как весеннее солнце. Теперь можно с чистой совестью пригласить сюда женщину.