Запах страха. Коллекция ужаса
Шрифт:
— Могу поспорить, что мэр тоже в курсе, — подхватил Мигель. — Но какая разница? Мне когда-то приходилось грибы собирать за доллар в день, и ничего.
— А вас это не волнует? — спросил Бойд Купер, другой оператор экскаватора. Постарше, на голове проплешины, рослый, но не грузный. Бычья шея и расщепленный подбородок. Руки человека, всю жизнь занимавшегося физическим трудом. Это Бойд показал им, как снимать тяжелые каменные крышки с могил без помощи лебедок, как они делали сначала. То, что все эти люди были изгоями, объединило их, у них появился общий язык, и Бойд всегда говорил то, что думал. — Не волнует, что мы мертвецов выкапываем?
— Нет, — протянул
— Согласен, — сказал Джек, ковыряясь зубочисткой в зубах. Нужно сказать, что он отполировал ею свои зубы до сияния. Дуг заметил на одном ее кончике пятнышко крови из десен.
— Ты у нас учитель, — повернулся Бойд к Дугу. — Вот скажи, хорошо это или плохо?
Дугу совсем не хотелось выступать в роли арбитра.
— Да обычная работа. Все равно что сортировать старые документы. Вы заметили, что в Трипл-Пайнс почти никого не кремируют? Тут всех хоронят. Старый обычай, но нужно уважать мертвых. Законы, традиции.
— Ты это к чему? — Бойду нужны были объяснения.
— Ну, не все же после смерти получают собственное жилье. Для этого потребовалось бы слишком много места. В конце концов нам просто негде было бы хоронить своих умерших. Большинство участков на большинстве кладбищ арендованы и имеют конечный срок аренды. Если кто-то не платит в срок, могилу уничтожают. Конец истории.
— Ничего себе. Это что, правда? — поразился Джеки. — А я думал, если тебя хоронят, это типа навсегда.
— Все изменилось лет сто назад, — возразил Дуг. — Земля слишком дорого стоит. Нельзя позволять мертвым пользоваться своим недвижимым имуществом, не получая от этого никаких доходов.
Мигель заметил:
— Это было бы не по-американски. — Он хохотнул, но тут же скис.
— Если не веришь, проверь, — сказал Дуг. — Убедишься. За всеми этими патриотическими лозунгами о добрососедстве всегда стоит капиталистическая выгода. Большинство людей не любят думать о похоронах и кладбищах, потому что такие мысли кажутся им нездоровыми. И это дает карты в руки спекулянтам, наживающимся на похоронах.
— Это ты про Коггинса? — поинтересовался Джо, подливая себе пива.
— Между прочим, Коггинс — прекрасный пример, — согласился Дуг. — Во внешнем мире большие компании подмяли под себя почти все аспекты похоронного процесса. Но здесь Коггинс заведует моргом, кладбищем и всем остальным. Он может запросить любую цену, какую захочет, и люди будут платить за возможность переложить на него свои горе и смятение. Вы не поверите, насколько завышены цены на некоторые его товары. Гробы продаются по тройной цене. Даже если тебя упакуют в картонную коробку (что называется «альтернативный контейнер», кстати), это будет стоить пару сотен баксов.
— Короче, все понятно, — сказал Мигель. Когда он широко улыбался, можно было заметить его золотой зуб. — Всем нам придется жить вечно, потому что умереть мы не можем себе позволить.
— Когда-то, — прибавил Дуг, — я слышал такую загадку: человеку, который сделал это, оно было не нужно; человек, который это купил, им не воспользовался; тот, кто этим воспользовался, не узнал об этом. Что это?
Джеки был явно поставлен в тупик.
Чувствуя легкое головокружение от выпитого пива, Дуг старался не шататься и не волочить ноги, когда вышел из бара и взял курс домой. Голос, донесшийся из туманной темноты, вполне мог быть слуховой галлюцинацией. Или воплощением желания.
— Эй, незнакомец, — произнес
Ночь исторгла ее к нему. Она явилась не так, как он мечтал, и не так, как ему снилось. Черное кружевное платье с короткими рукавами и облегающим шею воротником. Собранные сзади волосы. Она выглядела непривычно, но линию ее скул и открытый взгляд серых глаз нельзя было не узнать.
— Это не ты, — промолвил он. — Я немного выпил, но не настолько, чтобы поверить, что это ты.
И все же. Рядом на улице не было никого, ни остальных выпивох, ни случайных прохожих, кто мог бы подтвердить или опровергнуть его предположения. Только Дуг, клубящаяся ночь и женщина — она не могла быть покойной Мишель Фарриер, которую он когда-то любил. Он признался себе, что любил ее, только после ее смерти. Так получилось еще трагичнее, еще бредовее и еще более романтично. Так его чувство стало настолько сильным, что в нем можно было погрязнуть; оно заставляло его затуманенный выпивкой мозг рождать душещипательные мысли.
Она приблизилась к нему, став отчетливей, отчего его печаль только усилилась.
— Конечно же, это я, — сказала она. — Посмотри на меня. Не спеши, привыкни к этой мысли.
Он стал рассматривать, жадно, как наркоман, принимающий дозу. Ее длинные волосы, каштановые с желтизной, умело подстриженные каскадом, чтобы обрамлять лицо. Теперь они были заколоты на затылке, открывая изящную шею и четкие линии скул. Форму ушей он узнал. Она улыбнулась, и он вспомнил форму ее зубов. С собой она принесла запах цветущего ночью жасмина. Если она восстала из мертвых, пребывание в могиле не разрушило ее тело. Если бы она была призраком, легкое прикосновение ее руки не показалось бы ему таким материальным.
И прикосновение это не было холодным.
— Нет, — сказал Дуг. — Тыумерла. Тебя больше нет.
— Конечно, дорогой… Я этого не отрицаю. Но я вернулась, и ты должен радоваться.
Он продолжал качать головой.
— Я видел, как ты умирала. Я помогал тебя похоронить.
— А сегодня ты помог меня расхоронить. Вернее, твои приятели помогли.
Теперь уже обе ее руки лежали на его теле.
Это был тот самый миг, когда, по законам фильма ужасов, ее человеческое обличье должно было смениться пускающей слюни мордой вурдалака, жаждущего сожрать его мозг и запить все это стаканом его крови. От одного ее вида у него подкашивались ноги.
— Как?
— Спроси что-нибудь попроще! — ответила она. — Мы возвращаемся по всему городу. Я пока не знаю точно, как это работает, но те тряпки, в которых меня похоронили, погребальные одежды, — очень уж унылыми они были. Знаешь, я, когда переодевалась, проверила себя. Все на месте. Все работает. Кроме той опухоли. В могиле она сжалась и превратилась в маленький нечувствительный узелок. Конечно, тебе это трудно понять, но я ведь здесь, и, черт побери, я скучала, думала, ты обрадуешься.
— Я думаю о тебе каждый день, — промолвил он. Ему еще было трудно смотреть ей в глаза и не сбиваться на привычное прошедшее время.
— Идем, — сказала она, беря его за руки.
— Куда? — У него моментально затряслись поджилки, когда он подумал, что она хочет отвести его обратно на кладбище.
— Куда-нибудь. Слушай, ты помнишь, как целовал меня? Посмотрим, не забыл ли ты, как это делается.
Она поцеловала его со всей силой давно потерянной и нежданно обретенной вновь страсти. Да, это была Мишель, живая, дышащая, вернувшаяся к нему.