Запасной мир
Шрифт:
Тачка простучала по булыжникам и пошла тихо – город кончился. Мастерская располагалась на берегу реки за крепостной стеной. Тибби открыл замок на воротах, и мы въехали внутрь. Мастерская представляла собой одноэтажный дом под черепичной крышей со стенами, сложенными из кирпича. Просторный двор, окруженный забором из потемневших от времени деревянных плах, хозяйственные постройки. Тибби указал на невысокий сарай.
– Пистолеты лучше сложить там, в мастерской будут мешать.
Я кивнул, и мы толкнули тачку. В сарае оказался склад. На полках-стеллажах лежали заготовки рукоятей и лож, полосы железа,
– Мастер Клаус любил порядок, – пояснил Тибби.
– А где он? – полюбопытствовал я.
Парнишка замялся.
– Не стесняйся! – поощрил я.
– Не скажете хозяину?
– Чтоб мне сдохнуть! – пообещал я, стукнув кулаком себя в грудь. Мирка в подтверждение чирикнула.
– Еще до высадки Морти мастер уехал. Обратно не вернулся. Хозяин говорит, что он отправился в Глен, но это не так. Я помогал Клаусу грузить повозку. Мастер забрал оружие – все, что было, порох, пули и поехал на север. Если б хотел в Глен, повернул бы направо – порт там.
– Битва с мятежниками была на север от города?
– Так, мастер!
«Вот оно что! – понял я. – Клаус поехал к Морти».
– Кому принадлежит мастерская?
– Клаусу.
Все ясно. Хитропопый дедушка этот Зак! Узнают власти, что Клаус – мятежник, конфискуют мастерскую. Мастер наверняка погиб. Если бы попал в плен, об этом знали бы. Зак явно положил на мастерскую глаз. Поэтому селит другого человека, разрешает ему всем пользоваться. А там, глядишь, и приватизирует.
Сгрузив корзины, мы заперли сарай и пошли в дом. Он состоял из двух комнат: жилой и собственно мастерской. В жилой обнаружились: деревянная кровать с тюфяком и подушкой (на удивление чистыми), небольшой стол с табуреткой и – к моему великому удивлению – полки с книгами. Они были в кожаных переплетах, большие и тяжелые.
– Мастер Клаус любил читать, – заметил по этому поводу Тибби.
Еще более удивила мастерская. Токарный станок, кузнечный молот, круглый точильный камень на железной оси, горн с кожаными мехами – и все это на механической тяге! Об этом свидетельствовало гладкое бревно, закрепленное вдоль стены в кожаных гнездах с деревянными шкивами на нем – каждое напротив потребителя мощности. Ременные передачи со шкивов были сброшены, но натянуть их – минутное дело.
– Как это вращается? – спросил я, указав на бревно.
– За домом – водяное колесо, – ответил Тибби. – Плотина стоит на ручье, впадающем в реку. Открываете затвор – и колесо крутится. Не нужно – закрываете.
Парнишка сказал это важно, и я догадался, что он открывал затвор. Ладно, разберемся. Если Тибби смог… Я пошел к верстаку. К нему были прикручены тиски с медными губками. Зажимались тиски винтом. На верстаке лежали молотки, напильники, зубила, сверла, резцы. На вбитых в стену крюках висели кронциркули и линейки. Я проникся уважением к покойному Клаусу. Единственное, что портило впечатление, – мусор на земляном полу: какие-то тряпки, обрывки бумаги, просыпанный порох.
– После отъезда мастера не убирали, – сказал Тибби, заметив мой взгляд. – Нужна служанка, мастер Айвен? Убирать, стирать, готовить? Могу посоветовать хорошую.
– Денег мало! – вздохнул я.
– Всего два силли в месяц! – возразил Тибби. – Я слышал ваш разговор с хозяином. Вы сделаете пистолеты и получите крону. Это двадцать силли. Платить нужно через месяц, и деньги у вас будут.
«В самом деле! – подумал я. – Два силли – это двадцать четыре пенни, меньше одного в день. Фактически рабский труд. Недорого здесь ценят слуг. А мне возиться со стиркой-готовкой?»
– Пусть приходит.
– Спасибо, мастер Айвен! – расцвел парнишка. – Вы не пожалеете: Салли очень старательная.
«Интересно, кто она тебе?» – подумал я, но уточнять не стал.
– Сколько тебе лет, Тибби?
– Пятнадцать, мастер! Я взрослый.
А выглядит на двенадцать… Я достал кошелек – не тот, что показывал лавочнику – и высыпал на ладонь медяшки.
– Что скажешь об этих деньгах, Тибби?
– Гленские гроу, новенькие, – определил Тибби, склонившись над ладонью. – Откуда они у вас?
– Трофей. Их примут в оплату?
– Конечно! Гроу берут даже лучше – они полновеснее.
«Плохи дела в этой стране, – подумал я. – На меди экономят».
– Держи! – я протянул Тибби гроу. – Это тебе за помощь. Вот еще два, и добудь мне какой-нибудь еды. Хотя бы кусок хлеба. С утра не ел.
Я мог позволить себе щедрость: капитал возрос. Парнишка схватил монеты и убежал. Не успел я разложить имущество, как он вернулся. В руках Тибби держал миску и ломоть хлеба. Над миской курился парок.
– Еще горячая, – довольно заявил мальчик, протягивая миску. – Мать только что сварила. Мы рядом живем. Еду лучше покупать на рынке, мастер, – там свежее и недорого. Утром придет Салли, поручите это ей. Она хорошо торгуется. У мастера Клауса есть ледник, там можно хранить провизию. Если покупать много, выйдет дешевле. Ешьте, мастер! Завтра Салли заберет миску.
Лицо Тибби выражало стремление убежать, но я остановил мальчика. Следовало получить ответ на вопрос.
– Почему на шпиле храма в Иорвике колесо?
– Потому что Спасителя колесовали! – ответил Тибби и умчался.
Разбудил меня визг.
Вечер прошел в хлопотах. После ужина, обследовав постройки, я нашел деревянную бочку и медное ведро. Вода имелась в реке. К ней вела калитка, запираемая на засов. На берегу обнаружились мостки. Я вымыл бочку, отнес ее в дом и натаскал воды. Затем разжег горн и поставил в него полное ведро. Древесного угля у Клауса имелось в избытке. Вскипевшую воду я вылил в бочку, размешал и залез внутрь. Предварительно скинув протезы, конечно. Мирка мероприятие не одобрила, и в ответ на приглашение составить компанию презрительно фыркнула. В сарае нашелся щелок, и я с наслаждением – до скрипа кожи – отмылся. Затем постирал одежду, не тронув только рубаху. В последний миг обнаружилось, что простыней в доме нет и одеяла – тоже. Перспектива спать голым не вдохновляла: ночи в Алитании стоят прохладные. Развесив постиранное сушиться, я завалился на кровать, укрывшись кожаным фартуком – единственным, что сгодилось для этой цели. Без протезов его длины хватило. После ночи в лесу матрац и подушка показались мягкими. Я не заметил, как провалился в сон. Спал долго – пока не завизжали.