Запчасть импровизации. Дополненное издание

Квотион Аль

А ты…

Человек познается в малом, в том, что не предназначено для чужих глаз, что мимолетно отражается в тех пустяковых мелочах, которыми пишется наша жизнь.

Одна

Каждую ночь она засыпает одна. И лежа в кровати, обняв тонкой рукой подушку, она смотрит в окно, за которым падают листья на мокрый асфальт. Они падают бесшумно, но она слышит каждый удар листа о землю. Может быть, это удары ее собственного сердца. И листопад превращается в странные, страшные часы, отсчитывающее ее время, ее дыхание, и тьма за окном все плотнее, и мир все меньше, он становится крошечным, сжимаясь до размеров зрачка, он становится тесным, душным, а ее сердце в нем – огромным. Разрывая пространство,

достигая мечтами самых дальних уголков вселенной, оно стучит все быстрее, все более жадно глотает чужое тепло, все отчаяннее ищет кого-то на тонущих в свете фонарей улицах городов, на темных тропинках забытых Богом лесов, в гулкой пустоте степей и на томных влажных пляжах… А вокруг все быстрее падают листья, падают стены, падают звезды, падает небо…

Вместе

Вместе – это когда в стремительно растущей куче грязного белья половина – не твоя. Одиночество – это когда у тебя нет грязного белья, только чистое, достаточно лишь затереть мокрой ладонью пару пятен и брызнуть одеколоном.

Вместе – это когда можно позвонить и сказать: «купи, пожалуйста, пачку сигарет по дороге домой». Одиночество – это когда дорога домой приобретает риторический философский смысл.

Вместе – это когда ты, рыча и смеясь, отвоевываешь право пить из своей любимой кружки. Одиночество – это когда все кружки твои, но ты пьешь либо в кафе, либо в гостях, либо из горлышка.

Вместе – это когда в холодильнике есть вкусняшка, но тебе неминуемо придется делиться. Одиночество – это когда в холодильнике есть вкусняшка, но она помнит еще царя, и ты идешь в гости или в кафе.

Вместе – это когда твоя кровать ограничивается одним метром от стены, дальше начинаются чужие локти и коленки. Одиночество – это когда твоя кровать то место, где ты лег, будь то пол или диван.

Вместе – это когда понимаешь всю важность туалета и учишься занимать очередь заранее. Одиночество – это когда туалет для тебя – вечернее платье женщины, возможно, тоже одинокой.

Вместе – это когда ты любишь другие фильмы, но вы читаете одни книги, и ты тихо любуешься тем, какая она растрепанная и родная по утрам. Одиночество – это когда ты любишь лучезарные глаза, существующие только в твоих мечтах.

Вместе – это когда ты точно знаешь, что тебя всегда ждут. Одиночество – это когда ты всегда ждешь, ничего не зная.

Вместе – это когда можно пойти погулять. Одиночество – это когда нужно бы зайти домой.

Вместе – это когда мы рядом. Одиночество – это когда тебя нет.

Будьте

Месяц назад я выкинул свой телефон. Я забыл все цифры, которые когда-то были важны, я стер все имена. Я не смеюсь на встречах с друзьями, я не хожу в гости, мне не приходят письма, в мою дверь никто не стучит. Я молча закуриваю, сажусь в кресло и смотрю на низкий-низкий потолок, я закрываю глаза и упираюсь горячим лбом в низкое-низкое небо. И я пишу о любви, я веду странный разговор со счастьем, я кричу вам, как прекрасна эта жизнь, я улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь… Потому что я могу позволить себе смеяться и над жизнью, и над смертью. Я говорю вам: будьте, длитесь, звучите, продолжайтесь, живите взахлеб, любите отчаянно, смейтесь искренне и, падая сбитыми в кровь коленями на просоленную от слез землю, найдите силы встать. А если будет нужно – я протяну руку и подставлю плечо. И пусть это банально, заезженно, повторно, пусть трагичность бытия никуда не исчезает, но… Боли в этом мире хватит и без меня. Я буду улыбаться, я буду шутить, я буду писать о любви и вести странные разговоры со счастьем. И не так уж важно, что месяц назад я выкинул свой телефон, потому что мне самому больше некому и незачем звонить.

Время поэтов

Я скучаю по осени. Нет, лето прекрасно: горячий воздух, обжигающий кожу поцелуями солнца, мерное дыхание моря, пляжи, становящиеся тяжелыми от смеха, запаха песка, воды, тел, душ… Лето по-своему красиво. Синее до невозможного небо. Счастливые люди, не спрятанные от дождей и холода

стенами домов, красивые лица, не спрятанные от взгляда промозглой серостью улиц. Но я скучаю по осени. По шуршанию листвы под ногами. По прозрачному воздуху, холодеющему с каждым вздохом, но проясняющим любую непутевую голову. Осень время поэтов и задумчивых женщин, время, когда кренится чаша весов и необузданная ярость жизни идет на убыль. Осенью оседает пыль. Пыль переживаний, бьющих по оголенным нервам, пыль безумных идей и почти начатых свершений. Осенью остывает небо. И вместе с ним остывает звериный рык страсти, становясь тихой умиротворенной нежностью. Вот только одно смущает меня: осенью я так же буду скучать, просто уже по чему-то иному. Потому что листая календарные листы, сезоны года, города и судьбы людей, мы остаемся собой. И от себя никуда не убежать, ни в осень, ни в Париж, ни в любовь. А значит… Свет мой зеркальце, скажи, что на самом дне души?

Гонимые миром

Гонимые миром, прячущиеся от жизни и самих себя, перебирающие тонкими бледными пальцами на клавиатуре свою боль и одиночество, любовь и надежду, мечты и желания, вдавливающие в монитор сердце и душу… Странные пугливые звери, ищущие тепла и избегающие рук. Бережно хранящие крупицы знаний и чувств, тщательно собранных, трепетно отмытых от налипшей грязи бытовухи… Кто мы? Какие мы? Усталыми глазами впитывающие этот лживый свет экрана в постоянном желании найти что-то, чего тут давно нет. А за окном пустые улицы и теплый летний ветер. А за окном небо к августу и звезды все ярче с каждым вдохом. А за окном шелестят большие деревья, и шелест этот все больше напоминает тихое пение. А за окном зажигаются огни вдоль дорог, уводящих далеко-далеко. А за окном любая мысль – свободна, любое чувство – осязаемо. А за окном ночь: сладкая, с оттенком горечи, нежно касается поцелуем близких и понятных ей обветренных губ. А за окном… Давай выйдем на улицу. Давай найдемся снова, однажды потерянные на расстоянии пары шагов. И, я уверен, нам будет что сказать друг другу.

Замочная скважина

Любая картина – это замочная скважина, сквозь которую можно подглядеть душу художника. Но если реализм – это узкая щель, за которой образ души расплывается, сливаясь с пейзажами, натюрмортами и портретами чужих лиц, импрессионизм – это приоткрытое окно, сквозь которое уже отчетливее веют чувства, мысли, характер и настроение, то сюрреализм – это распахнутая настежь дверь. Это воплощение наших мечтаний и страхов, любви и боли, веры и отчаянья, надежды и снов. Это олицетворение миров, в которых мы живем. Это наши глаза, зеркала нашей души, это злые и добрые сказки наших судеб. Это наш самый точный автопортрет.

Досужий зритель, разглядывая сюрреалистические полотна, может сказать о художнике порой намного больше, чем тот готов был рассказать. Но души хрупки, а души художников, людей, остро чувствующих грани тьмы и света, хрупки вдвойне. И сюрреализм, наша распахнутая дверь, становится нашим щитом. Им становится эгоизм зрителя, его встроенный взгляд в себя, его вечный поиск собственных отражений. Для большинства такие полотна – предмет для споров, и каждый уверен, что именно он понял идею автора лучше всех, что именно он разгадал сакральный смысл или вопиющую бездарность, не замечая, что надевает на молчаливые картины свои собственные лица, открывая в них дверь уже своей души.

А мы наблюдаем. И нам смешно, поверьте, именно смешно. До тех пор, пока не находится тот, кто, отбросив страстную любовь к своему «Я», не начинает вдруг видеть в наших картинах то, что в них на самом деле – нас. Художников. В предельной обнаженности души: до беззащитности, до надрывного крика и срывающегося шепота истины. И ты понимаешь, это – ТВОЙ зритель. Ты писал для него. На него ты смотрел сквозь закрытые глаза, о нем ты молчал вечерами, пропахшими красками, его ты искал так долго, разбрасывая брызгами ледяной воды свое вдохновение. И как должно быть страшно, какой беспредельный, кристально прозрачный ужас – однажды его найти.