Запертая дверь
Шрифт:
– Что случилось?
Артем обнял девушку.
– Что случилось? – повторил свой вопрос Тихонов.
– Не знаю, – честно ответила Оля. – Их было много…
– Кого?
– Мужчин. Это был сон. Наверное… Какая-то баня, что ли?
– Что она несет? – спросил подбежавший к ним Сергей.
Артем пропустил мимо ушей вопрос друга и обратился к Ольге:
– Это хозяин. Тебе приснилась баня, а навевает сны банник.
Артем отстранился от девушки, будто что-то вспомнил. Потом посмотрел на Серегу.
– Надо закрыть баню. Забить окно и дверь.
– Ты поверил этому старому дебилу? Да он же болен!
– Мне кажется, ты подзабыл, кого мы видели в ванне в ту ночь, когда пропал Мишка.
– И кого вы видели? – Оля дернулась, скинув руки Артема со своих плеч.
– Неважно.
– Нет, ответь, – стала настаивать на своем Оля.
– Вику мы видели, – ответил Сергей. – Без головы.
Ольга, открыв рот, начала отступать назад.
– Вы… Вы… с ума сошли?! А где она теперь?! Что с ней?!
– Это была всего лишь галлюцинация, – попытался оправдаться Артем, хотя не мог понять, в чем его вина.
– У обоих?! – недоверчиво спросила Ольга.
Артем пожал плечами.
– Но ты мне ничего не рассказывал… Все! Я уезжаю!
Девушка побежала в спальню и уже через минуту вышла.
«Она готовилась к отъезду, – подумал Артем. – Она была готова уехать в любую минуту. Просто не было подходящего момента».
Тихонов не сказал ни слова, он просто отошел в сторону, пропуская ее к двери. Оля прошла и остановилась, будто что вспомнила.
– Ключи, – потребовала она и протянула руку.
Артем отдал ей связку и вошел в кухню. На душе было гадко и горько. И будь он в доме сейчас один, наверняка разрыдался бы, как десятилетний мальчишка в ту ночь, когда не стало мамы.
Она ушла, а Тихонов стоял, глядя на ведра на плите. Вода парила. Серега подошел и отключил газ.
– Может, догонишь? – бросил Проскурин, снимая ведра с плиты и ставя их на пол.
Артем мотнул головой, хотя этого никто не видел.
– Пусть едет. Так будет лучше. Так будет спокойней.
– Как знаешь…
– Поможешь? Пошли, заколотим эту чертову баню.
Прошли восьмичасовые новости по «России-1», и появились титры какого-то фильма. Артему не хотелось ничего смотреть, но звуки, доносящиеся из динамиков телевизора, его успокаивали. По экрану промелькнули пейзажи какой-то горной местности, затем автомобиль, едущий по дороге, и все это под тревожную музыку, от которой спокойней не становилось. Артем вспомнил где-то услышанную фразу: нервы и так ни к черту, а я зачем-то включил телевизор. В точку.
Тихонов нахмурился. Он пропустил название фильма, но первые кадры были определенно ему знакомы. Он сел в кресло. Когда показали отель на фоне гор, он все понял. Артем не помнил названия, но вспомнил, что это фильм ужасов о злобном отеле. Да, именно, главный злодей там отель.
И вдруг… А что, если и здесь злодей не банник, а его дом? Даже не дом… точнее, не этот дом, а то здание с призрачной карты 1939 года. Здание, стоявшее на месте трех домов.
На экране открылись двери, и из помещения хлынула кровь. Название он так и не вспомнил, но знал, что здесь будут появляться девочки-близнецы, одна похожая на другую как две капли воды. Воды… много воды. А еще – кровь лилась, как вода. И старуха… Нет, не старуха. Это мертвая женщина. Она будет сидеть в ванне, напевая какую-то песенку.
К черту песенки! Артем мотнул головой, сбрасывая навалившийся сон.
Верил ли он, что задушенная черная курица, зарытая под крыльцом бани, успокоит хозяина? Трудно сказать. По крайней мере, надо попробовать. Другого выхода у него пока не было – не было его и в книге, полученной от старика.
Камера показывала мальчишку, едущего на педальной машинке по длинным коридорам отеля. Артем вспомнил себя в его возрасте. У него тоже была машинка. Он очень любил ездить по лужам так, чтобы брызги в разные стороны. Самая большая лужа собиралась там, на заднем дворе, у бани. Тогда он даже и не догадывался, что это баня. Зато баня знала, что это он.
Мальчишка на экране остановился у двери с номером 237. Зловещая музыка проникала в мозг и зарождала панику. Тихонов плевать хотел на мальчика и число 237. Паника зарождалась от вдруг нахлынувших воспоминаний. Артем сделал ужасающее открытие. Пока он ездил по этой огромной луже, пока жидкая грязь заливала его резиновые сапожки, хозяин следил за ним, он был там, в заколоченной бане.
Артему не нравился угол сарая за непроходимым кустарником, хотя он не смог бы сказать, чем именно. Наверное, тем, что там просто слишком темно и легко можно спрятаться кому-нибудь и наблюдать за маленьким мальчиком. Артему даже казалось, что он слышит хруст ломаемых веток и смех. Такое слабое хихиканье, будто весельчак не очень-то желал, чтобы его услышали. Но Тема слышал. Он замирал на своей машинке в самой середине огромной лужи и слушал. Он продолжал слушать, даже когда думал, что вот-вот описается от страха. Он слушал до тех пор, пока не приходил папа и не вытаскивал его из лужи.
Однако странные звуки Артема продолжали преследовать и в доме, особенно после наступления ночи. Он долго не мог уснуть, но к родителям не шел. Артем дожидался, когда стук колес товарного состава заглушит хихиканье и поскуливание. Теме становилось спокойнее, и он засыпал почти сразу.
Тихонов встряхнулся. Сон почти сморил его. Артем попытался вникнуть в смысл фильма. Женщина на экране обвиняла похожего на сумасшедшего мужчину в том, что он пытался задушить ребенка. Она обвиняла его в том, чего он не делал. Это Артем помнил хорошо. Иногда и в жизни происходит подобное. Кто-то обвиняет кого-то в том, чего он не совершал. Жизнь, она ведь такая…
А сон подползал все ближе, окутывал, словно саван, поднявшись от ног к животу. Уже скоро он накрыл его с головой.
Погорячилась. Это первое, что пришло ей в голову, едва она миновала табличку «мкрн. Подлесный». Погорячилась так, что на душе тошно. Она не могла представить себе, что скажет родителям Вики и Наташи. Где они? Почему она приехала без них? Почему?
Она припарковала машину напротив заправки ТНК. Нет, она не собиралась уезжать. Не собиралась бросать Артема. В первую очередь Артема. Нервный срыв связан с галлюцинациями или сном. Если голые мужики в общественной бане могли ей присниться, то невидимая стена во дворе была наяву. И именно от этого было по-настоящему страшно.