Записки беспогонника
Шрифт:
Уже на подходе к настланным поверх льда доскам моя нога оступилась, я ухнул обеими ногами и повис на одних руках, судорожно держась за крепкий лед и болтая ногами над бездной.
Меня тут же вытащили, я сел в сторонке, разулся, вылил из сапог воду, выжал портянки, вновь обулся и присоединился к нашим бойцам, которые собирались переправляться на плоту.
В момент ЧП я впопыхах поставил картонку с лекарствами прямо в лужу. Теперь из нее текла фиолетовая от марганцовки жидкость. Но Инна Константиновна была далеко в арьергарде, и
Километра два до деревни Малые Василевичи я почти все время бежал, стремясь согреться, ведь брюки и гимнастерка и ватник у меня намокли и ледяная вода проникала до самого тела.
Эта деревня уцелела, но большинство хат оказалось занятыми. Я, помкомвзвода Харламов и старшина Середа бегали из хаты в хату. Половину роты и кухню удалось кое-как разместить, но большинство бойцов еще стояли, понурив головы. Поднялся ветер, и я от мокрой одежды начал дрожать.
В этот момент ко мне подскочила Инна Константиновна.
— Покажите, пожалуйста, где вы разместили медпункт? — спросила она.
— Погодите с медпунктом. Медпункт в последнюю очередь, — ответил я, стуча зубами.
— Как в последнюю очередь! Как в последнюю очередь! Я на вас рапорт подам самому подполковнику Хаиту.
— Да поймите же, бойцы стоят на улице.
Инна Константиновна, не слушая моих доводов, визжала и кричала. И вдруг она увидела у меня в руках свою истекающую фиолетовой кровью картонку. Ее визг перешел в стон и вопль. Она полезла на меня с кулаками, все повторяя имя подполковника Хаита — главного нашего медицинского шефа.
Увертываясь от нее, я бросил картонку на землю и крикнул:
— Да ступайте вы к вашему подполковнику Хаиту! — В его фамилии я переменил одну гласную букву и оттого получилось вроде ругательства. Я поспешил уйти. И не оборачиваясь, все слушал, как Инна Константиновна мне вслед грозила разными карами, выла и рыдала. Впрочем, через час я к ней явился и сказал, что помещение для медпункта найдено. Мы с ней помирились, и я даже там две ночи спал в уголку.
Не дождавшись, когда мы всех разместим, наши бойцы сами отправились разыскивать себе ночлег. Они не обратили внимания, что на некоторых хатах мелом было написано: «Карантин до такого-то числа. Входить воспрещено!»
Мы — командиры — знали, это значит, что у местных жителей сыпной тиф или, как принято было писать в сводках, — «болезнь форма № 4». В таких хатах мы никого не размещали. А наши бойцы вошли сами и стали устраиваться на ночлег.
Это заметил некий военфельдшер. Он выгнал бойцов из той хаты и куда-то их повел. В это время подошел мой помкомвзвода Харламов.
— Вы их командир? — спросил его военфельдшер.
— Да, я.
Харламов очень любил называться командиром, оставляя меня в тени, но тут со своим хвастовством влип. Подошли двое офицеров, Харламова тоже повели, составили на него акт. Могло загореться подсудное дело с отправкой в штрафные роты, но фактически затянулась длинная и нудная переписка.
Да, в то время сыпняк в армии был серьезной угрозой. Отступая из полусожженной Белоруссии, немцы оставляли среди мирного населения очаги заразы. В нашей роте заболел Леша Могильный и еще двое. Они были отправлены в госпиталь. В штабе УВПС-25 заболели несколько человек, в том числе капитаны Баландин и Финогенов.
Разместив бойцов в Малых Василевичах по хатам, мы стали приводить в порядок несколько старых землянок. Себе я облюбовал одну совсем маленькую. Мне удалось достать дверь и железную печку. Через два дня я туда переехал, решив, что приобрел комфортабельную, хотя и очень низкую квартиру.
В будущем мы научились строить землянки как игрушечки, но та моя первая была прескверная, из щелей дуло, с потолка сыпалась земля, а печка дымила ужасно. Только на третий день я догадался, что какой-то мерзавец засунул в трубу тряпку. А через несколько дней на полу показалась вода, и уровень ее с каждым днем угрожающе повышался.
В Малых Василевичах, когда пройдет лед на реке, собирались организовать паромную переправу для автотранспорта, а наша рота должна была построить на обоих берегах Березины дороги-подходы к этой переправе.
Мы разбивали кюветы, отводили воду, возводили насыпи, а также выстроили два мостика. Майор Харламов приезжал ежедневно и все нас бранил за медлительность. Приступили к работам на противоположном берегу, возле Якимовской слободы, где тогда помещался штаб 48-й армии, и потому всех тамошних жителей выселили. Деревня была оцеплена и туда без пропуска никого не пускали.
По косогору мы должны были выстроить из сосновых жердей лежневую дорогу. Из штаба инженерных войск нам прислали три «студебеккера», которые возили нам лес.
Машины были сильные, с шестью ведущими колесами и почти не буксовали, но их борта не открывались, и потому они совершенно не были приспособлены для разгрузки и нагрузки леса вручную. А какая механизация могла тогда быть в 48-й армии, а тем более в нашей роте? Мы тратили из-за этих бортов массу лишней энергии.
Каждое утро на плоту за 3–4 рейса мы переправлялись через реку, несколько раз наши бойцы вынуждены были купаться. Обед в котлах переправлялся холодный и с опозданием. Домой мы попадали совсем поздно. Словом, причин было много, отчего мы строили и медленно, и плохо.
Как-то вечером после работы командир отделения старик Качанов подошел со своими бойцами к той хате, где жил, и вдруг у двери им преградил путь автоматчик. Барахло бойцов валялось тут же на земле.
Автоматчик заявил, что хата занята и наши старики могут убираться куда хотят. Качанов привел Тимошкова и старшину. Тем после длительных переговоров удалось вызвать на крыльцо двух лейтенантов, которые, не заметив на Тимошкове никаких знаков отличия, вернулись в хату. Отделению Качанова пришлось ночевать кое-где.