Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография
Шрифт:
– Но я не стану сидеть дома!
– Куда же ты денешься?
– На работу уйду!
Сухилья замахала руками:
– С ума сошла! Замужняя женщина должна хозяйство вести, детей рожать! Посмотри на нашу семью!
У отца Сухильи было три жены, и я до самого отъезда так и не поняла, кто из них мать моей подруги. Глава семейства возвращался домой, держа в руках одинаковые коробочки со сластями. Жил гарем на редкость дружно. Где-то в полдень с их террасы долетал запах кофе, и я, перегнувшись через перила, могла наблюдать, как дамы со спицами в руках вкушают бодрящий напиток, заедая его халвой и жирным печеньем. Не знаю, как сейчас, но в те годы в Сирии замужняя дама весом менее центнера считалась просто позором для семьи. Окинув стройную фигуру немолодой тетки, все встреченные старухи начинали укоризненно цокать языками, в спину худышке летели упреки:
– Видно, муж совсем беден, коли не может накормить тебя.
Один раз Сухилье пришла в голову идея показать мне мечеть. Иноверке нечего было и мечтать о том, чтобы попасть внутрь мусульманского храма. Но Сухилья ловко вышла из положения. Она нарядила меня в национальную одежду. Процесс одевания занял целый час, не меньше. Сначала я натянула нечто напоминающее кальсоны, потом шаровары с тугими резинками на поясе и щиколотках, затем свободную кофту, потом что-то типа жилетки. Сверху надевалось пальто, длиной много ниже колен, на руки – перчатки. Рукава пальто, как и шаровары, имели резинки, и перчатки следовало тщательно под них заправить. Волосы спрятали под платок, он прикрывал лоб, на ноги я надела неудобные тапки на плоской подметке. А поверх всего Сухилья набросила паранджу. Не путайте с чадрой! Последняя – это всего лишь небольшой кусочек материи, скрывающий рот, нос и подбородок. Глаза остаются открытыми. Паранджа же укутывает всю вашу голову и свисает ниже пояса. Я с моими ярко-голубыми очами никак не могла разгуливать по городу в чадре. За два с половиной года, проведенные в Сирии, мне ни разу не встретилась коренная жительница со светлыми глазами.
Обряженная в абсолютно черные тряпки, я чуть не скончалась от духоты, но Сухилья меня успокоила:
– Потерпи секунду, сейчас станет легче.
И правда! Не успели мы выползти на раскаленную улицу, как мне, вот парадокс, стало прохладно. Горячий, сухой воздух с улицы не проникал под многослойную одежку. Обрадовавшись, я понеслась вперед. Сухилья мгновенно дернула меня за рукав и прошипела сквозь зубы:
– Ты что делаешь!
– Иду в мечеть, – недоуменно ответила я.
– Так нельзя!
– Почему?
– Ты шагаешь, как мужчина, посмотри вокруг.
Я оглянулась. Действительно, облаченные в черное фигуры семенили мелкими шажочками, опустив вниз головы. Скорректировав походку, я дотащилась до лавчонки, решила купить бутылку воды, и меня вновь одернула Сухилья:
– Зачем тут встала?
– Вот решила минералки выпить.
– И как ты собираешься пить ее?
– Ну просто, – растерялась я, – откручу пробку и вперед!
– Это совершенно невозможно, – зашептала Сухилья.
– Но почему?
– Нет бога на свете, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его! – в сердцах воскликнула подруга. – Тебе же придется приподнять паранджу, это неприлично.
Пришлось отказаться от воды, роль арабки нравилась мне все меньше и меньше. В полном молчании мы доехали до старых кварталов и углубились в кривые переулки. Улочки становились все уже и уже. По их бокам тянулись канавы, наполненные нечистотами, и запах стоял соответствующий.
Через некоторое время мы увидели чудную картину: на обочине сидит тетка и справляет нужду.
Несмотря на приказ молчать, я возмутилась:
– Нет, какое безобразие, вот почему тут так грязно!
Сухилья совершенно спокойно отреагировала на увиденное:
– Рядом рынок, а крестьяне не станут тратить денег на туалет.
– Но как ей не стыдно сидеть в таком виде на улице! – продолжала негодовать я.
– Лицо же прикрыто, – пожала плечами Сухилья, – вот его открыть при посторонних ужасно, а то, что мы видим сейчас, – ерунда! В туалет ходят все.
– Значит, обнажить «нижний этаж» прилюдно можно, а лицо нет?
Сухилья кивнула, и мы пошли дальше. С той минуты в моей душе поселилась твердая уверенность: я никогда не стану своей в Сирии.
С Алеппо связано у меня еще одно воспоминание. Один из советских журналистов повел меня к известной на всем Ближнем Востоке гадалке.
– Пошли, – уговаривал он, – говорят, она всем такое сообщает!
Знание будущего меня не привлекало, я совершенно не верила колдунам, ведьмам и раскинутым картам. Выросла я среди атеистов. Икона, маленькая, имелась только у Фаси, бабушка каждый вечер молилась. Я же, сначала пионерка, а потом комсомолка, страшно возмущалась и советовала ей:
– Немедленно перестань! Вот, почитай Дарвина, все люди произошли от обезьяны!
Бабушка сначала молчала, ей явно не хотелось вступать в бесполезный спор с радикально настроенной внучкой, но потом она не выдержала и ответила:
– Знаешь, детка, все же приятнее думать о том, что человека создал господь. Обезьяны в качестве предков не слишком мне нравятся.
Но никаких религиозных знаний мне в голову бабушка не вкладывала, поэтому я выросла абсолютно незнакомой с церковью. Единственное, что я знала, – Пасху. На этот праздник бабушка всегда пекла удивительно вкусные куличи.
Поэтому идея похода к гадалке меня не прельщала, но журналист буквально силком отволок меня к ее домику.
Внутрь вела ужасно низкая и узкая дверь. Я вползла в помещение почти на коленях и увидела тетку, абсолютно седую, без всякого головного убора и чадры, восседавшую возле огромной грязной кастрюли. Моего арабского не хватало для полноценного разговора, но журналист спокойно изъяснялся на сирийском диалекте. Он начал что-то втолковывать женщине, та отпихнула его, схватила меня за руку и подтянула к котелку.
– Эта ведьма отказывается иметь со мной дело, – протянул спутник, – а тебе станет гадать.
– Ну-ка погляди в воду, – велела ведунья. – Что там видишь?
Я обозрела мутную жидкость, на поверхности которой колыхались щепки, и ответила:
– Ничего.
– Правильно, тебе не дано, а я вот вижу: у тебя родится дочь.
Я подавила смешок. Да уж, славная гадалка. У меня к тому времени развалился и второй брак, замужней женщиной я считалась только на бумаге. У меня был сын Аркашка, алименты я не получала. Замуж еще раз я не собиралась выходить. Решила, что двух попыток с меня хватит. Значит, зверь по имени Груня Васильева в неволе не живет. Родить девочку в такой ситуации было куда как кстати!