Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография
Шрифт:
В день рождения мужа, пятнадцатого октября, у нас загорелся мусоропровод. Дом наш, построенный в начале пятидесятых годов, имеет одну конструктивную особенность. Отходы жильцы вываливают не в ведро, а в мусоропровод прямо в стене кухни. Честно говоря, это не слишком удобно. Иногда оттуда распространяется омерзительный запах, а еще порой кое-кто из соседей швыряет в шахту окурки, и тогда начинает валить дым. На этот случай мы держим на кухне шланги.
Стоит только почуять запах гари, как все хватают резиновые трубки, надевают их на краны, спускают в дверцу и заливают огонь. Вода хлещет, пепел летит, оседает на
Залив пламя, я со вздохом принялась убирать грязь, мокрая, растрепанная, вся в саже и копоти. Налила в ведро воды, разболтала в ней стиральный порошок и стала мыть пол босиком.
– Мусечка, – радостно заорала Маня, протягивая трубку, – это тебя!
– Скажи, дома нет, – буркнула я.
– Это из «Эксмо», – зашептала Машка. – Я уже сказала, что ты несешься на зов!
Горечь затопила душу. Ну и денек, сначала пальто, пирожные и каблук, потом пожар, ну и на закуску сообщение о том, что моя рукопись абсолютно непригодна, чтобы ее издать.
Желая взять трубку, я машинально шагнула вперед, ноги в мыльной луже разъехались в разные стороны, я со всего размаха ударилась лицом о край стола, потом шлепнулась на линолеум и безнадежно сказала:
– Слушаю.
– Агриппина Аркадьевна? – раздался безукоризненно вежливый голос Ольги Вячеславовны.
– Да.
– Мы приняли положительное решение по вашей рукописи, но книга маленькая, всего сто шестьдесят страниц, нет ли у вас еще одной?
Я потрясенно переспросила:
– Что? Вы хотите печатать «Поездку в Париж»?
– Да, – подтвердила редактор. – Но возникла проблема, в вашей повести небольшой объем, нам нужна еще одна рукопись, если у вас нет…
– Есть, – заорала я так, что Машка отскочила к двери и в ужасе уставилась на меня, – есть! Господи, вы до которого часа работаете?
– До половины шестого.
Взгляд упал на часы, стрелки показывали тридцать пять минут пятого.
– Только не уходите, – заорала я, – сейчас, уже бегу!
В трубке послышался легкий кашель.
– Хорошо, – ответила Ольга Вячеславовна и отсоединилась.
Я бестолково заметалась по квартире, одной рукой натягивая джинсы, другой распахивая шкаф, в котором лежали написанные детективы. Господи, в чем нести папки? На глаза попалась безразмерная авоська, в которой хранился репчатый лук. Я вытряхнула головки, сунула на их место рукописи и понеслась к двери. Тут наконец-то ожила Машка.
– Мама, – остановила она меня, – ты вся в саже.
Я схватила бумажный платок.
– Не задерживай меня, сейчас в «Эксмо» все уйдут, по дороге вытрусь.
– А зачем ты сунула трубку в ведро? – не успокаивалась девочка.
Я глянула в грязную воду, различила в ней очертания того, что еще недавно служило телефоном, и рассердилась:
– Вот ерунда, новый купим.
Маняша разинула
В издательство я принеслась ровно в пять, не стала связываться с медленно тащившимся троллейбусом, схватила такси.
В кабинете опять сидели двое: Ольга Вячеславовна и Алексей Брагинский, я кашлянула:
– Здравствуйте.
– Садитесь, – кивнула редактор.
Брагинский на минуту оторвался от экрана компьютера, оглядел меня и снова уткнулся в работу. Ольга Вячеславовна тем временем начала говорить:
– Книга сырая, она потребует серьезной переделки.
Я воскликнула:
– Все, что хотите!
Брови Ольги Вячеславовны поползли вверх.
– Вот здесь наши замечания.
Я схватила листок. Так, восемнадцать пунктов, сущая ерунда.
– Завтра принесу переделанный текст.
Рубис неожиданно улыбнулась:
– Ну можно и через неделю, особой спешки-то нет. Еще придется переделать название, ваше маловразумительное.
– Да, да, все, что пожелаете.
Брагинский снова оторвался от компьютера и уставился на меня.
Я так хотела увидеть книгу напечатанной, что была готова на что угодно. Прикажи мне Ольга Вячеславовна раздеться догола и пробежаться по Тверской, мигом бы выполнила ее просьбу.
– Теперь об объеме, – продолжала редактор, – нам нужна еще одна рукопись…
– Есть! – радостно закричала я и водрузила ей на стол авоську, набитую папками. – Вот они! Выбирайте любую. Впрочем, что это я чушь несу, оставляйте все!
Ольга Вячеславовна заморгала, потом очень аккуратно выудила из авоськи рукописи и стала просматривать их.
Внезапно Брагинский упал лицом в стол, его плечи затряслись. Я решила, что ему стало плохо, но тут парень поднял голову, и стало понятно, что он просто умирает от смеха. Кое-как успокоившись, Алексей пробормотал:
– Чего только в Интернете не напишут, обхохочешься.
Ольга Вячеславовна довольно сердито глянула на коллегу, тот, продолжая хихикать, быстро вышел в коридор.
Потом, уже став постоянным автором, я подружилась с Алексеем Брагинским. Леша, несмотря на юный возраст, занимал в «Эксмо» одну из руководящих должностей, он был пресс-атташе издательства. Очень талантливый, высокопрофессиональный, фонтанирующий идеями специалист, Брагинский сделал много для того, чтобы продвинуть писательницу Дарью Донцову на книжном рынке. Иногда Алеша казался мне грубым, безапелляционным, но я быстро разобралась, что вся его нетерпимость и эпатажность всего лишь маска, а под ней скрывается тонкий, ранимый, сентиментальный человек, очень боящийся, чтобы окружающие не посчитали его кем-то вроде моего Ивана Павловича Подушкина. Одно время я и впрямь думала, что Леша грубиян, но потом услышала, как великолепно он играет на рояле, увидела, как любит свою дочь, узнала, какие у него настольные книги, прониклась к Леше глубоким уважением. Это была яркая, очень одаренная личность, по-настоящему интеллигентная, с нежной, ранимой душой. Увы, мне приходится употреблять глагол «был». Алексея Брагинского больше нет с нами, некоторое время назад он, вследствие трагической случайности, ушел из жизни в самом расцвете лет, не успев осуществить всего задуманного. И часто, когда я иду по длинному коридору издательства, мне чудится его чуть хрипловатый голос: