Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография
Шрифт:
Ну не объяснять же ей, что просто невоспитанно являться на интервью, не предупредив хозяйку о составе «делегации».
Парочка села у стола, оглядела пирожные, скривилась, вытащила диктофоны, и началось:
– Вот вы говорите, что дружите с Полиной Дашковой, а она недавно в газете заявила: «Донцова пишет дерьмо, я работаю лучше».
Я улыбнулась. Очень хорошо знаю Полину, она не способна сказать такое.
– Дашкова права – она лучший стилист, чем я! Хотя сомневаюсь, чтобы Полина могла сказать подобную фразу, простите, в каком издании было опубликовано интервью? С удовольствием прочитаю его, – ответила я.
Парочка переглянулась и, проигнорировав мой вопрос, понеслась дальше. «На вас пишет бригада?», «Вам не стыдно портить русский народ своими книжками?», «Понимаете, что лепите подделки?», «Может, лучше заняться настоящей литературой?» Часа два они опускали меня головой в унитаз. Все это время Зайка с приветливой улыбкой наливала им чай, Кеша подносил пирожные, а собаки вертели хвостами. Я же старательно отвечала. Вскоре стало понятно: девица глуповата, она играет роль декорации, а мужик, очевидно, сам пробует писать книги, отсюда и агрессия.
В конце концов девочке стало неудобно, и она ляпнула:
– Вы это, того… не думайте, что мы такие злые, просто у нас задание нарыть чернуху!
Парень сердито глянул на товарку, и та, поняв, что сказала лишнее, спросила:
– Можно мне в туалет?
– Конечно, – засуетилась Зайка, – по коридору налево.
Но девушка пошла в другом направлении, я услышала, как она осторожно открывает дверь сначала в мой кабинет, потом в спальню мужа, в гардеробную… Журналистка явно хотела обозреть помещения, куда ее не приглашали. Через пару минут по гостиной разнесся радостный голосок нахалки:
– Вау! Я нашла компромат! У ее дочери в комнате такой бардак! И тарелка с недоеденными макаронами стоит.
Мы с Зайкой на секунду опешили, но потом, переглянувшись, решили никак не реагировать. Уже уходя, девчонка воскликнула:
– Вы очень хорошо играете роль, предписанную вам издательством. Такая добрая, ласковая, чуть бесшабашная Даша! Даже мы не сумели вас раскрутить на агрессию.
Внезапно мне стало ее жаль. Наверное, у этой красивой девушки не слишком счастливая судьба, небось ей на жизненном пути попадались одни сволочи, если она считает, что злобность – это непременная черта любого человека.
Еще мне вспоминается фотокорреспондент, с порога сказавший:
– Понимаете, какая честь вам оказана? Я фотохудожник, который снимал самого Крюкова!
Я растерялась, а наивная Зайка ляпнула:
– А кто такой Крюков?
– Не знаете? – возмутился фотокор.
– Нет, – хором ответили мы с невесткой.
– Ужасно, – покачал он головой, – не слышать о Крюкове! Вот люди!
Развив в нас комплекс неполноценности, он начал выстраивать композицию:
– Шкаф надо передвинуть, на его место поставить диван!
– Это невозможно, – пискнула я, – мебель встроена в стену.
Но фотограф решил не сдаваться:
– Выломать немедленно!
– Нельзя! – рявкнула Зайка.
– Так и быть, – со вздохом согласился он, – тогда переставляйте остальное. Ну что замерли, действуйте: стол к окну, стулья вдоль стены, сервант в коридор. Быстрей, быстрей, раньше начнем, раньше закончим…
С этими словами он вытащил сигареты и, не спросив разрешения, со смаком закурил.
Мы с Зайкой, потные и красные, полчаса толкали тяжелую мебель.
– Экие вы тормозные, – упрекнул нас нахал, – ладно, сойдет.
Зая шлепнулась на диван, я на кресло, стараясь унять бешено колотившееся сердце. Но перевести дух мне не дали.
– Идите переоденьтесь, – велел корреспондент, – длинное платье, бриллианты, мех.
– У меня нет такого!
Парень нахмурился:
– У соседей нельзя попросить напрокат?
– Нет.
– Но у меня задание снять шикарную Донцову, – возмутился гость. – В мехах и драгоценностях! На обложку! Не уйду, пока не переоденетесь!
С этими словами он нажал на какую-то кнопку, и над длинным железным штативом, установленным им в гостиной, с ужасающим скрежетом раскрылся серебристый зонтик. Мопсиха Ада от ужаса мгновенно напрудила лужу, Муля опрометью бросилась под диван. Из-за редкостной тучности наша Мульяна не способна целиком залезть под софу, поэтому она лишь засунула в спасительное убежище голову, оставив снаружи весьма объемистую филейную часть.
Глядя на то, как трясутся окорока Мульяны, я с тоской поняла: фотограф не обманывает. Он и впрямь будет сидеть тут, пока я невесть откуда не добуду все атрибуты шикарной, в его понимании, дамы. Он просто поселится у нас в гостиной, выломает из стены мебель, собаки будут валяться в обмороке, а мы с Зайкой, как чрезмерно нервная Адюня, начнем прудить лужи в квартире. Следует побыстрее избавиться от докучливого гостя.
Очевидно, та же мысль посетила и Зайку, потому что она внезапно вскочила и убежала. Я пошла за тряпкой, чтобы вытереть лужу.
– Вот, – сообщила Зая, вбегая назад в гостиную, – я все нашла, пошли.
В кабинете Александра Ивановича на кровати валялся кусок зеленого шелка.
– Это что? – удивилась я.
– Занавеска, старая, из Машкиной комнаты, разве не помнишь? – ответила Зайка.
– Зачем она тут?
– Сейчас закутаю тебя в нее, заколю булавочками, классно выйдет, – вдохновилась Заюшка, – а ну раздевайся.
Нашлись и драгоценности. Хитрая Зая порылась в коробке с елочными игрушками, вытащила нитку огромных «жемчужин» и обмотала ими мою шею. Мехом послужил коврик, лежавший около унитаза, знаете, бывают такие покрытия, похожие на шкурку неизвестного животного? Зайка накинула коврик мне на плечи и удовлетворенного заявила:
– Классно вышло! Хорошо, что тут вырез для ноги унитаза есть! Честное слово, на тебе коврик намного лучше смотрится, чем на полу возле «фарфорового друга».
Из моей груди вырвался вздох, приятно осознавать, что Зая, сравнив свекровь с толчком, все же решила, что я лучше.