Записки десантника
Шрифт:
Я сразу припомнил удачный «флирт» Веры Стасен с Вернером и дал задание Алехновичу подсказать Жене, чтобы она не так уж решительно охлаждала надежды коменданта — в нужный момент это можно использовать.
Никифор заверил, что все будет сделано как надо, и тепле распрощался с нами.
Теперь предстояла встреча с Болдыревым и Касперовичем. Федотов отправился к управлению тыла «Волга» и вызвал Болдырева к нам.
И вот он передо мной: высокий, худой старик, с маленькими слезящимися глазками, выражавшими не то испуг, не то замешательство. Я пригласил его к столу.
— Вы хотели встретиться с кем-нибудь из руководящих лиц бригады? — спросил я.
— Так точно, — ответил он дребезжащим голосом.
— Я заместитель командира бригады. Что вы хотели сообщить нам?
Болдырев сначала беззвучно пошевелил губами, как будто что-то разжевывая, потом начал говорить.
Сообщенные им сведения мне показались действительно важными. Он рассказал о двух вновь создаваемых гитлеровцами линиях обороны на центральном участке фронта. Одна из них возводилась по Днепру, другая — по Березине. Охарактеризовал мощность укреплений на этих рубежах, сообщил ряд других данных, касающихся обороны противника.
— Через два дня я выеду в Берлин, буду там в имперском ведомстве организации ТОДТ. Какие вопросы вас могут там интересовать? — спросил он в заключение.
Я дал ему ряд вопросов, и на этом наша беседа закончилась.
Проводив Болдырева, мы стали ждать Касперовича, вызванного Борисом на вечер. Но этой встрече не суждено было состояться.
Выглянув случайно в окно, Борис отскочил от него, словно увидел наведенное на него дуло пистолета.
— Что случилось? — заволновался Николай.
— Накололи нас, гады! — указал глазами па улицу побледневший Борис.
Мы осторожно подошли к окну и через кисею гардины выглянули на улицу. Мимо дома прохаживались двое гестаповцев. Один из них — высокий, сухопарый, в пенсне, в форме младшего офицера, другой — коротконогий, в форме рядового. Изредка они бросали косые взгляды на наши окна. Очевидно, дом был взят под наблюдение, и с минуты на минуту можно было ждать облавы. Что делать?
Словно завороженные, мы продолжали стоять у окна, не отрывая глаз от того, что происходит на улице. Вот к двум гестаповцам подошел какой-то человек в штатском. Гитлеровец в форме младшего офицера что-то написал в блокноте и, вырвав листок, передал его подошедшему. Тот быстро удалился: по направлению к центру города.
— Наверняка послал за машиной с солдатами, — промолвил Борис. — Надо скорее выбираться отсюда.
— Хм, выбираться! А как? — буркнул Николай.
Действительно, выйти среди бела дня из города, когда тебя уже обнаружили и за тобой следят, дело немыслимое. Но и оставаться в доме дольше было опасно. Стали мы советоваться, что же предпринять.
— Организуем пьянку, — предложил я. — Откроем окна, заведем патефон, начнем петь, песни, а потом двое из нас выйдут на улицу, и один громко крикнет: «Ромка! Посылай за водкой, а мы сейчас соберем сюда остальных и будем кутить до утра».
— Идея! — обрадовался Николай. — Гестаповцы подумают, что мы действительно будем собирать всех своих друзей и могут отложить, облаву до ночи. Выйдем сперва мы с вами, да еще давайте захватим с собой и гитару.
Мы рассчитывали, что гитлеровцы попадутся на удочку, ослабят наблюдение и этим воспользуются остальные: перелезут через забор, выходящий на пустырь, и, пробираясь картофельным полем, уйдут от наблюдателей.
Все это было, конечно, слишком рискованно, но ничего иного никто из нас придумать, в ту минуту не мог, и все поддержали мою мысль.
У Елены Викторовны нашлись две бутылки рома, мы завели патефон, распахнули окна и «открыли «гулянку». На улицу понеслись «пьяные» выкрики, нестройная песня. Под эти звуки мы обсуждали вопрос: где сойдемся перед выходом из города. Условились: пойдем в дом старого знакомого наших разведчиков, рабочего Дейнеки, в прошлом не раз распространявшего среди горожан и жителей поселка Дымки листовки подпольной молодежной организации.
Под видом ухода за водкой должны были покинуть свой дом и хозяйка с дочерью и бежать к нам в отряд.
Прежде чем приступить к выполнению намеченного плана, мы решили сделать пробу: послать на улицу Люду с пустой бутылкой и, если ее не остановят, чтобы она сходила к какой-нибудь соседке за водкой и на виду у гитлеровцев принесла ее в дом. Попытка удалась. Люда сообщила, что, когда она шла с полной бутылкой, гестаповцы ехидно ухмыльнулись и продолжали дефилировать.
Наконец настал самый ответственный момент. Николай взял в руки гитару, и мы, пошатываясь, вышли с ним со двора. Как только скрипнула калитка, гестаповцы насторожились. Николай сразу же повернулся к раскрытым окнам и громко, так, чтобы слышали немцы, крикнул то, о чем мы до этого условились. Высунувшийся из окна Артур пьяным голосом выкрикнул:
— Только не задерживайтесь, скорее приходите со всей братвой!
Уголком глаза я наблюдал за гестаповцами. Коротконогий что-то шепнул на ухо высокому. Тот понимающе кивнул головой. «Неужели клюнуло?» — подумал я с некоторым облегчением.
Николай трынькнул по струнам гитары, но так как играть не умел, то сделал вид, что споткнулся и прекратил игру. А когда мы поравнялись с гитлеровцами, Николай «заплетающимся» языком спросил их по-немецки, можно ли русскому человеку гулять, пить водку. Те что-то ответили ему и, пропустив нас, отвернулись.
О, как нам хотелось пуститься во весь дух! Но мы преодолели это искушение и шли неторопливой походкой, пошатываясь и даже останавливаясь, вроде бы затевая какой-то пьяный спор. Сворачивая за угол, мы успели заметить, что гестаповцы беспечно продолжают прогуливаться на том же месте.
— Фу-у, кажется, вырвались, — сказал, вытирая потный лоб, Николай.
И мы быстро зашагали по направлению к Дымкам, а вскоре и вошли во двор Дейнеки. Высокий, загорелый хозяин тепло встретил нас, а когда узнал, что мы направляемся в отряд, стал упрашивать, чтобы захватили и его с собой. Мы сказали, что разведчики захватят его в другой раз, и он успокоился.