Записки гайдзина
Шрифт:
– М-м-м-м, – неопределенно помычал начальник.
– Эта певица очень популярна. Лучше ее вообще никого нет. Мы вам кое-что принесли, чтобы вы имели представление. Вот компакт-диск. Записан в Америке. Будет время, послушайте. Вот еще кассета...
– Как зовут певицу?
– Лайма Вайкуле. «Ра-и-ма Ва-и-ку-рэ».
Начальник наклонил голову набок и созерцал им же нацарапанные крючки.
– На русское имя непохоже.
– О, да вы хорошо разбираетесь! – поспешил польстить ему Короедов. – Дело в том, что она не совсем русская. Вообще говоря,
Я важно покивал для пущей достоверности.
– Хорошо, – сказал начальник. – А чего вы, собственно, хотите?
– Мы хотим, чтобы она посетила Японию. И дала здесь несколько концертов.
Начальник кивнул. Короедов приободрился.
– Вы знаете, она уже один раз была в Японии. В девяностом году. Причем спела только одну песню на телевизионном шоу. Потом сказала в интервью, что горячо полюбила эту страну. Я уверен, она хочет приехать еще раз.
– М-м-м-м...
– Вы нас не поймите превратно. Заниматься всем этим будем мы. Выходить на ее менеджера, подключать спонсоров, заказывать рекламу, бронировать билеты, гостиницы, залы... От вас требуется только одно – официальное приглашение.
– Э-э-э-э-э...
– Ведь мы частные лица, к тому же иностранцы. Чтобы дали бизнес-визу, необходимо приглашение от организации. Вы столько лет уже приглашаете русских артистов – кого еще просить, как не вас?
– М-м-м-м...
– Конечно, один концерт можно будет дать здесь. У вас замечательный зал, много посетителей, налаженная реклама. Люди придут, вы не пожалеете, будет прибыль... А сейчас – только одну бумажечку. Дальше мы сами все завертим.
Короедов умолк и ждал ответа. Начальник положил перед собой чистый лист.
– Итак, – сказал он, – вы хотите, чтобы мы оформили приглашение для (он нагнулся над своими крючками) Райма Вайкурэ-сан. Так?
– Совершенно верно. Нас интересует ваше принципиальное согласие или несогласие. Если вы согласны, то мы выходим на контакт с ее менеджером и договариваемся о сроках.
Начальник кивнул и что-то начирикал на своем листе.
– Хорошо, – сказал он. – Я свяжусь с вышестоящими инстанциями.
– А сами вы не можете это решить? – разочаровано спросил Короедов.
– Приглашение – слишком серьезный вопрос. Много всего нужно взвесить и обсудить. Позвоните через неделю.
– Договорились, – сказал Короедов со вздохом.
На улице он повеселел и радостно хлопнул меня по спине.
– Ничего-ничего! Все на мази... Я считаю, мы подали себя очень грамотно. Тут ведь самое главное – подать себя. Чтобы было понятно: за дело берутся серьезные люди, а не какие-нибудь козлы. Разговаривать надо хорошим японским языком, вежливо, не употребляя слов-паразитов... Ты на него пивным духом не дышал?
– Не, я в сторону...
– Правильно. А что не сразу, так это мы подождем. Ихний порядок тоже надо уважать, я так мыслю.
Берлогин сидел на лавочке с Вяколайненом и рассказывал ему о своей жизни.
– А за медь, – говорил он, – я даже сидел один раз в таиландской тюрьме. Народу там повидал всякого... Вот скажи, Миша, ты когда-нибудь видел живого трансвестита?
– Не... – простодушно мотал головой Вяколайнен. – Трансвестита не видел.
– А я с ним водку пил!
– Иди ты! – удивлялся Вяколайнен.
– Ей-богу, пил! – и Берлогин гордо выпячивал грудь. – Водку с живым трансвеститом!
На сцене опять плясали девки в кокошниках. Готовясь к очередному выходу, Вяколайнен стал прилаживать на голову папаху.
– Деловая программа закончена, – объявил Короедов. – Более-менее успешно. Можно поворачивать оглобли.
– Погоди ты! – возмутился Берлогин. – Только пришли, деньги заплатили... Давай уж посмотрим чего-нибудь. Чего тут еще есть?
– Музей есть, – бросил Вяколайнен, уходя к сцене. – Очень смешной музей.
– Пошли тогда в музей, – сказал Берлогин. – Там прохладней хотя бы...
Этнографический музей встретил нас стендом с русскими народными инструментами. На нем присутствовали: лопата, коса, борона, мотыга, топор, колун, грабли и вилы. Все грязное и ржавое. Осмотрев экспозицию, мы перешли к следующему стенду – с различными лаптями, валенками, картузами, поддевками и плисовыми шароварами. Далее демонстрировались балалайки, домры, гусли, баяны, гармошки и жалейки.
– Ну, – спросил Короедов, – интересно, да?
Берлогин посмотрел на него как-то странно. По его небритой щеке стекла струйка пота. Прохлады в музее не было. Скорее, наоборот.
Следующий экспонат занимал отдельный стол и представлял собой большой трехведерный самовар. Он был пузат и внушителен. В его начищенных зеркальных боках отражались топоры и балалайки. Но заинтересовал меня не сам самовар, а стоявшая под ним табличка. Белая табличка с черной надписью. Сверху слоговая азбука: са-мо-ва-ру. Ниже, в скобках – три иероглифа.
Ах, что это были за иероглифы! Праздник для мнемониста.
Располагавшийся справа походил на структурную схему какого-то хитрого агрегата – подобных схем я много зарисовал в студенческие годы на лекциях по компьютерной архитектуре. Четыре квадратика, «черных ящика» – два сверху, два снизу – и между ними шина обмена данными, горизонтальная линия с ответвлениями. Древний китайский каллиграф гениально предугадал появление кибернетики. «Устройство», «прибор» – так трактовался сей знак.
«Сапоги мои того, пропускают аш-два-о» – провозглашал иероглиф в центре. Мнемоническое двустишие для юных химиков тоже было предвосхищено в древнем Китае. Тощий и длинный сапог со вздернутым носком погружался в толщу H2O – ее уровень обозначался слева от сапога горизонтальной линией, переходящей в изящный диагональный штрих; справа же из сапога выливалась через дырку переполнявшая его H2O, унося с собою роковой гвоздь, причину беды. Те, кто еще не забыл уроки химии, помнят, что такое H2O. «Вода» – таков был смысл этого знака.