Записки гайдзина
Шрифт:
– Боже! – воскликнул профессор. – Откуда такие познания?
– А я знаю, как расшифровывается ЯПОНИЯ, – сказал вдруг Гена Сучков.
– Как?!
– «Я прощаю обиду, не измену, ясно?»
Дверь в мыльню открылась, и мы снова увидели татуированного посетителя. Уверенно ступая чешуйчатыми ногами по камням, он нес перед собой фанерный короб. Залез в бассейн, сел, поставил короб перед собой на воду. Из-за бортов поднималось узкое горлышко кувшина. Посетитель наклонил его, побулькал, вынул из короба бумажный стаканчик, опрокинул в рот и крякнул:
– УМЭ !
–
– Понятно, – кивнул Владлен Эдисонович. – Хочет, чтобы мы с ним вместе порадовались. Передайте ему, плиз, что я глубоко тронут. И пусть он еще выпьет.
– Да ладно, – сказал я. – Не станет он с фраерами разговаривать.
Татуированный меж тем снова наклонил емкость и булькал несколько дольше, производя в коробе какие-то манипуляции. Потом вернул кувшин в вертикальное положение и толкнул короб обеими руками от себя.
– НОМЭ !
Слегка покачиваясь, короб пересек бассейн и уткнулся в грудь Владлену Эдисоновичу. Внутри стояли четыре бумажных стаканчика, наполненных на треть, и мелкие коробочки с разной закуской.
– Угощает, – перевел я.
– Спасибо... Как «спасибо», забыл... Аригато?.. Аригато!!!.. Это сакэ?.. И даже горячее?.. О-о-о... Ралька, ты только попробуй!
– Я за рулем, – сказал Рауль Абрамович. – Хотя нет, давай, а то обидится...
Мы выпили, составили стаканы в пирамидку и с поклоном отправили короб обратно. Татуированный посетитель поймал его, налил, выпил, чем-то закусил. Потом наставил на нас указательный палец и спросил:
– Амэрика?
– Йес, – сказал Владлен Эдисонович.
– Ноу, – сказал Рауль Абрамович.
Татуированный недоуменно перевел взгляд на Гену Сучкова.
– Раша! – сказал Гена.
– А-а-а! – закивал татуированный. – Росиа!..
Он разобрал пирамидку, повторил разлитие и снова отправил короб в нашу сторону, выразительными знаками призвав нас не только пить, но и закусывать. Рауль Абрамович втихаря перелил свое сакэ в чужой стакан. Владлен Эдисонович тщательно исследовал содержимое коробочек.
– Это что за тараканы такие?
– Это саранча, – объяснил я. – Жареная в соевом соусе с добавлением сахара. Довольно вкусно. Только иногда ноги в зубах застревают.
– Нет, саранчи не надо. Тут вот огурцы, морковка, я лучше морковку...
Когда короб снова отплывал от нас, мы подняли вверх сразу восемь больших пальцев. Татуированный радостно осклабился. Настроение у него повышалось.
– Росиа, – задумчиво произнес он после третьей. – Росиа...
И вдруг просиял:
– Бубука!
– Что он говорит? – повернулся ко мне Рауль Абрамович.
– Не пойму, – сказал я. – Бубука какая-то...
– Бубука! – повторил татуированный и описал рукой высокую параболу.
– А-а-а! – догадался профессор. – Бубка! Сергей Бубка! Прыжки с шестом.
– Йес-йес! – закивал татуированный, отсылая нам третий магарыч. – Бубука! Сэругэй Бубука – намба ван!
Пока мы выпивали, он задумчиво смотрел на воду. Потом сказал:
– Орэмо вакай токи яттэта.
– Говорит, в молодости тоже прыгал с шестом, – перевел я.
Татуированный выбрался из бассейна на гравий, подошел к стене, где стояли грабли с бамбуковым черенком, и взял их наперевес. Сделал одухотворенное лицо и побежал в сторону изгороди. Казалось, он хочет перемахнуть через нее и нырнуть в бассейн к бабушкам – но такой подвиг был ему уже не под силу. Он лишь стукнул граблями по гравию, лениво обозначил преодоление планки и плюхнулся в сугроб.
– Ха-ха-ха! – донеслось из сугроба. – Вакай токи нэ!
– Молодой прыгал, – перевел я. – Сейчас годы не те.
В сугробе после прыжка осталась обширная вмятина. Мне даже почудилось, что и татуировки отпечатались тоже. Сам прыгун быстро залез обратно в бассейн, потряс кувшином, нацедил остатки в стакан и выпил.
– Моттэ куру! – сказал он, опять вставая. – Маттэ!
– Говорит: ждите, принесу еще.
– Он хочет нас напоить, – заключил Рауль Абрамович, когда татуированный скрылся за дверью. – Надо бы нам уже потихонечку-полегонечку...
– Да, собственно, уже и хватит, – сказал Владлен Эдисонович. – Я насиделся.
– Я тоже, – присоединился Гена Сучков. – Голову помыть, и на выход.
Мыльня была пуста.
– Вадичек, это что написано? – спросил профессор. – Мыло или шампунь? Мыло? Значит, вот это шампунь. Все поняли?
Мы расселись на пластмассовых табуретках и принялись намыливать головы.
– Моттэ кита! – послышалось сзади. – О-сакэ!
Татуированный коробейник стоял у нас над душой со своей провизией. Рауль Абрамович выразительно потыкал пальцем в сторону двери на улицу.
– Летс дринк ин зэ ротэмбуро!
– А-а, йес-йес! – закивал коробейник. – Ротэмбуро!
Он прошагал к двери и исчез за ней вместе со своим коробом. Мы домылись и вышли в предбанник. Корзины с нашей одеждой уже были здесь, заботливо кем-то перенесенные. Владлен Эдисонович обследовал карманы брюк, убедился в сохранности всего оставленного и просветлел лицом.
– Здесь все для людей! – сказал Рауль Абрамович, натягивая носки. – Никогда не устану этого повторять. Здесь все продумано так, чтобы нам было хорошо! Правда, Вадичек?