Записки гайдзина
Шрифт:
– У нас все бразильцы голубые. Чтобы мы от кексов не отвлекались.
– От чего?
– Ну, от клиентов. «О-кяку-сан». Сокращенно «кекс». Знакомься, вот это Барби, а это Моника.
Я кивнул двум подошедшим красавицам. Внешность первой довольно точно повторяла американский кукольный прототип. Вторая больше походила на бабу с одесского привоза.
– Ох ты ё! – сказала она, усаживаясь ко мне поближе. – В кои-то веки.
На столе появилась бутылка водки Suntory, четыре стакана и контейнер со льдом. Барби взяла щипцы и навалила
– Ты шо, дура? – сказала Моника.
– Привычка, – смутилась Барби. – Всё виски да виски...
Она ссыпала кубики обратно в контейнер, Анжелика наполнила стаканы, и я провозгласил тост:
– За встречу!
Пятьдесят грамм водки Suntory оросили маринованных трепангов. Градус повысился. Жареный кальмар блаженно раскинул щупальца в стороны.
– Кайф! – сказала Анжелика. – С кексом по-русски... Непривычно даже.
– Та шо это, кекс? – возразила Моника. – Кексы вон сидят. Козлы, блин... А это наш русский мужик! Мы его сейчас попросим, и он нам всем заказ сделает.
– Чего сделаю?
– Ну, заказ! Платишь две сэнки, и я с тобой целый час сижу. Давай, а то меня опять к этим козлам отсодят.
– Вот придут отсаживать, тогда и будет тебе заказ.
– О-о-о! – Она запустила пятерню мне в волосы. – У тебя такие кудри!
– Где у меня кудри?
– О-о-о! Русские кудри! Я не могу... Ты такой, блин, плэйбой!.. Ты такой, блин, альфонс!.. Ох, бляха, я щас кончу...
– Моника! – раздалось откуда-то сзади. – Шоу-тайм!
– Та шоб их всех, – сказала Моника, отрываясь от русских кудрей.
Снова появился Карлос, поставил на стол закуску – порезанные вдоль огурцы и морковки, плюс майонез на отдельном блюдечке. Анжелика повторила разлитие, уже в три стакана – и вдруг послышался надтреснутый, еле живой голос:
– Приве..е..ет...
Голос принадлежал очень худой и очень бледной девице с потухшими глазами. Она держалась обеими руками за спинку стула и слегка покачивалась.
– Добрый вечер, – сказал я. – Присаживайтесь.
– Не..е..е... У меня зака..а..аз...
Она сделала плаксивое лицо и медленно уползла.
– Что это с ней? – спросил я. – Болеет?
– Это понарошку, – объяснила Анжелика. – Роза всегда типа болеет, у нее имидж такой. Ее тогда кексы жалеют и денег дают больше. А так она нормальная, только в роль сильно вошла, мы даже беспокоимся теперь. Давай выпьем, чтоб она была здорова.
На трепангов обрушилось еще полста.
– Бааби!.. Андзерика!.. Симэй дэс!..
– Нас заказали, – деловито сказала Барби, ставя на стол пустой стакан. – Отдыхай, увидимся.
В одиночестве я сидел недолго и через минуту перешел под опеку следующей красавицы. Она была похожа на воздушный шарик, в нужных местах перетянутый тугими резинками, – а походку имела такую, словно ее с отскоком от пола вел невидимый баскетболист. Плюхнувшись напротив, выбросила в мою сторону жеманно изогнутую руку:
– Говорят, наши в городе?
– Не врут.
– Каролина.
– Очень рад.
– А чего ты девчонкам не башляешь?
– Жадный.
– Да ладно тебе. Ты давай башляй.
– Ага.
Попса в динамиках вдруг обрубилась, и свет в заведении стал медленно гаснуть.
– Рэдиз андо дзенторимен! – раздалось под потолком. – Сёу-тайм!!!
Публика затихла и напряженно подалась вперед. Сценическое возвышение осветилось, заиграл какой-то несуразный гопак – и кулисы исторгли тощенькую приму в цветастой пачке и в таком же цветастом бюстгальтере. Выбежав на середину, прима исполнила несколько не вполне уверенных па, а затем нажатием потайной кнопки отправила обе половины бюстгальтера дуплетом в потолок, явив взорам изголодавшейся публики давно обещанное.
– Рэдиз андо дзенторимен! – торжественно возгласил ведущий. – Дзыс из Синди!!!
Под одобрительные крики и рукоплескания Синди разыграла минутную пантомиму, изображая сразу и корову, и доярку. Затем спустилась в зал и подиумным шагом направилась к ближайшему зрителю. Пантомима повторилась в сокращенном варианте у него перед носом. Зритель вытащил кошелек.
– Понял, как надо? – наставительно сказала Каролина.
Когда Синди взошла обратно на сцену, балетной пачки на ней уже не было, а из трусов во множестве торчали тысячные банкноты – как подрывные брошюры за кушаком революционного студента. Она раскланялась, послала залу воздушный поцелуй и исчезла за кулисами.
– Ну, чего не дал? – строго спросила Каролина. – Жаба давит?
– Так она не подошла... Кабы подошла, я б дал...
– Рассказывай! – Каролина махнула рукой, поднялась и отпасовалась на другую половину поля.
Музыка сменилась на что-то сладкозвучно-персидское. Я взял два морковных ломтика и попробовал загрести ими побольше майонеза. Ломтики были длинные, хлипкие, немилосердно гнулись и на роль палочек совсем не годились.
– Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Моника!!!
Я поднял глаза и увидел на сцене свою недавнюю собеседницу. Она блестела и переливалась, вся увитая разноцветной мишурой и перьями. Из области копчика произрастал павлиний хвост. Спереди, потеснив перья и мишуру, выпукло торчало все то же. Новую пантомиму следовало бы назвать «Птичье молоко».
Выполнив план по надою, Моника спустилась со сцены и направилась прямиком ко мне. Дойдя, развернулась задом и несколько раз подвигала вверх-вниз хвостом. Амплитуда была впечатляющей.
– Классно, – сказал я.