Записки грибника
Шрифт:
— Погодь, Марфа. — И обращаясь ко мне, спросил, — Ты по улице шел ничего необычного не видел?
— А что я там должен был увидеть, всё как обычно. Вы чего темните? — И тут до меня стало доходить, земля, куры в ней копаются, солнце теплое светит. Ложка выпала из ослабевшей руки, челюсть отвисла…
— Уймись Никодим, чего парня пугаешь.
— А чего его пугать, три седмицы в беспамятстве отлежал.
— Сколько? — Я прижал руки к лицу и почувствовал под ладонями отросшую бороду, а ведь я всегда брился, каждый утро.
— Да, именно
Молодая женщина, смущенно покраснела и кивнула головой, — Я уже думала, что и не выхожу вас. Вы в жару метались. С кем-то ругались, кого-то звали, пытались куда-то идти, хорошо хоть отвары пили.
— Все три недели, седмицы то есть?
Она кивнула головой.
— Тебя хватились на следующее утро, когда Данила притащил твою железку. Я поднялся а ты в бреду мечешься, весь потный, позвал Марфу, а к вечеру и её вызвали. Да не смотри на неё так, — Он заметил мой взгляд устремленный на лекарку, — Агрипина, баба справная, вон и тебя на ноги поставила. Многие из стрельцов ей жизнью обязаны, да только не все добро упомнят.
В общем засмущал он её, она резко встала и, пробормотав, — Ну мне пора, — пошла на выход. По дороге её перехватила Марфа и утащила занавеску.
— Никодим, перестань сверлить меня глазами, дырку протрешь. — Зачерпнув ложкой кашу, отправил в рот и стал медленно жевать.
— Напугал ты нас со старухой, я уже грешным делом подумал, что ты, не жилец.
— Так она, что так все три недели, тьфу, седмицы со мной и просидела?
— Нужен ты ей, девка с тобой сидела.
— Так я про неё и спрашиваю, а ты про кого подумал?
— Кобель ты, Федька.
— Это с чего ты так надумал?
— Ты вон ложку с трудом держишь, а туда же на баб засматриваешься.
— Сам ты кобель, я спросил, чтоб узнать, как потом отблагодарить, а у тебя седина в бороду, бес в ребро.
— Когда ты ей во след смотрел, у тебя глаза масляные стали и улыбка как у юродивого. Только слюней не было, ты жевал в это время.
— Тьфу, на тебя, два раза. Потом ещё, тьфу.
Он заржал в ответ, поднявшись, проходя мимо, слегка хлопнул по плечу, — Поешь, иди, отдохни, по себе знаю… — И вышел из комнаты. Так что свой завтрак я доедал в гордом одиночестве, попытался прислушаться к тихим голосам звучавшим за занавеской, но поняв что ничего не понимаю, решил и не стараться. Последняя ложка, уф, всё, доел. Допив остатки молока, почувствовал, как мне стало вдруг тяжело, я подпер щеку рукой и на секундочку закрыл глаза.
Проснулся поздним вечером у себя на кровати, раздет до исподнего, накрыт одеялом. По телу гуляет слабость, как будто выгрузил пару вагонов угля, голова ясная, не было той затуманенности, что с утра присутствовала. Вспомнилось всё и сразу. Я лежал и смотрел в низкий потолок. Шевелиться было лень. Рядом раздалось шуршание, вздрогнув, резко повернулся, одновременно откатываясь к стене.
'Вот черт, так и заикой можно остаться'
Рядом с кроватью на моем табурете со спинкой сидела Агрипина и молча, смотрела на меня своими ярко зелеными глазами, ещё подумалось что у людей не бывает таких… Ан нет, бывает… Сидит и смотрит. А меня подпирает, надо навестить заветный номер люкс.
— Отвернулась бы, — Довольно грубо сказал ей, — мне одеться надо.
— Одевайся, — А сама и не думает отворачиваться, — Думаешь, я тебя за эти седмицы не разглядела?
— А ты точно лекарка?
В ответ была милая улыбка. — Эх вы, мужики, сколько же в вас спеси… Всё бы вам свое, я, показать. Скольких за свой век повидала… Пока в дерьме и грязи, в лужах крови валяетесь, такие ласковые и добрые, а как от жопы отлегло. Так сразу себя, показать норовите. Ты думаешь, кто за тобой ходил все эти дни? Бабка старая?
Если честно. От тона сказанного и слов, хотелось встать по стойке смирно, встать на колено и поцеловать руку. И сделать это всё одновременно. Работа у сиделок не самая благодарная, а ждать благодарности… Ну и свинья же ты Федор, большая, толстая. Жирная.
— Извини… те. — Пробормотал и залился краской по самые уши, меня так, в двух словах ещё ни разу не отчитывали, но было даже не обидно, а очень стыдно.
С той же улыбкой, кивнула, — Да чего уж там. Вы по другому не можете, я зашла сказать, что сегодня вставать не надо, тащить вас сюда нелегко было. Лестницы узкие, наверно пока мужики несли, головой стукнули…
— Агрипина. Я уже извинился.
— Я ещё не остыла. Давай уж, собирайся, провожу тебя, пока в постель не наделал, — Встала и пошла, на миг оглянулась и, кусая губы, спросила, — А кто такая Арина? Звали её, ругались с ней…
Я как раз собрался откинуть одеяло, опустить ноги на пол, но так и замер на месте. Таким не врут, не солгал и я, — Это моя жена, она осталась очень далеко отсюда и мы больше никогда с ней не увидимся.
— Все вы так говорите, — И вышла прочь.
Пожав плечами, оделся и спустился по лестнице вниз.
Вернувшись обратно, обнаружил на столе в комнате, кружку с каким-то отваром и кувшин с водой. Понюхал, пахло разнотравьем, — ' Злые вы все'
Выпил, сел на табурет, отодвинув в сторону посуду, потянулся к шкатулке достать свои рисунки. Запалил вторую свечку, переставил подсвечник, чтоб светил предо мной. Склонился над рисунком.
Но линии стали расплываться и задув свет, в потемках разделся и лег спать.
***
С той поры миновал месяц, много было сделано за это время, на многое его не хватало. Я провел свой опыт, кусок ваты, отлежавший в селитре все эти недели, пока болел, был подожжен и сгорел, не дав вспышку. А вот перемолотый в пыль торф и селитра с капелькой серы, дали предсказанный результат, закопанный в ближайшем леске кувшин, взорвался, распугав окрестное вороньё и оставив после себя небольшую воронку. ' Мины сделать что ли, противопехотные? А почему бы и нет, эта смесь, запал из капсюля пружина и пара растяжек, может мину лягушку сделать?'